Суворов
Шрифт:
Увы, Павел плохо знал характер Суворова. Фельдмаршал принял известие равнодушно и от поездки в Петербург отказался. Убедившись, что воззрения нового государя на армию полностью противоположны его, суворовским, взглядам, он не находил основы для примирения. Делавший карьеру и не прошедший в отличие от старшего своего брата Алексея боевой школы, Андрей Горчаков страшился, что гнев Павла обрушится и на его знаменитого дядю, и на него самого. Ему удалось доказать Суворову, что поездка необходима. Упрямый старик согласился, но заявил, что по дряхлости и болезни отправится не иначе как на долгих, проселочными
— Что, приедет граф? — встретил Павел своего флигель-адъютанта.
Горчаков поспешил заверить, что Суворов принял с радостью приглашение государя, но по слабости здоровья скакать на почтовых не может и прибудет в Петербург на своих лошадях, не так скоро.
Павел постоянно спрашивал Горчакова, где же Суворов, почему его так долго нет. Юный царедворец отговаривался как мог.
Наконец отставной фельдмаршал появился в Петербурге поздно вечером. Император, который уже лег спать, вышел при этом известии к Горчакову и сказал, что принял бы Суворова тотчас же, но так как очень поздно, то ждет его назавтра к девяти утра.
На другой день, надев военный мундир племянника — своего у него не было, — Суворов прибыл в Зимний. Он нашел некогда великолепный и пышный дворец Екатерины II преобразованным в огромную кордегардию — караульное помещение.
В комнатах учреждены были караулы; бряцанье оружия, топанье ногами носились эхом по залам; возвещательное слово «вон!», заблаговременно произносимое громко и протяжно часовыми, чтобы учрежденный в другой зале караул имел достаточно времени стать под ружье, пугало всех приходящих. В примыкавшей к кабинету Павла I зале уже стояли полукружьем в ожидании его выхода придворные. Имея твердое намерение выказать свое неодобрение и даже отвращение к новым порядкам, Суворов начал чудить, едва появившись во дворце.
Одному генералу он сказал:
— Поцеловал бы тебя в губы, да нос твой мешает!
У другого спросил, трудно ли сражаться на паркете. Наконец подступился к фавориту Павла, выкресту-турку и бывшему царскому брадобрею Кутайсову, возведенному в сан гардеробмейстера. К смущению фаворита, он сперва заговорил с ним по-турецки, а затем громким голосом спросил его:
— Кутайсов, ведь вы мой друг? Сделайте же мне удовольствие — укажите мне, где здесь известное место!
Скрывая свое раздражение, Кутайсов объяснил, как найти нужник. Но фельдмаршал хотел его доконать:
— Я так стар и так плохо вижу… Если я пойду туда один, то, боюсь, не найду пути. Будь любезен, голубчик, доведи меня дотудова…
Гардеробмейстер исполнил и эту просьбу Суворова, причем фельдмаршал, вернувшись, старался всех убедить, что Кутайсов довел свою любезность до крайних пределов и оказал ему при этом всю помощь, на которую можно рассчитывать в подобных случаях только от близкого друга.
Сопровождаемый обер-церемониймейстером появился Павел и тотчас же в нарушение всех своих правил взял Суворова за руку и увел в кабинет. Более часа разговаривал император с опальным полководцем, всячески намекая ему о поступлении на службу. Фельдмаршал упрямо переводил разговор
Желая сделать приятное Суворову, император приказал на сей раз производить не обычное ученье, а водить батальон в атаку. Но и шаг был не знаменитым суворовским «шагом-аршином», и атака не напоминала сквозной удар штыком. Суворов же позволял себе такие выходки, которые могли бы стоить любому другому головы: он бегал и суетился между взводами; делал вид, что не может справиться с плоской форменной шляпой, хватался за поля и то и дело ронял ее; изображал на лице крайнее недоумение и удивление и что-то шептал себе под нос. Когда Павел спросил, что это делает фельдмаршал, тот ответил:
— Читаю молитву «Да будет воля Твоя…».
Павел вел себя неузнаваемо, сдерживался и терпел, но для обоих военный развод был пыткой: один видел полное устранение прежних порядков, другой — явное неодобрение введенных им новшеств. Суворов беспрестанно подходил к Горчакову и громко говорил ему:
— Нет, не могу более! Уеду.
Перепуганный юноша молил его потерпеть, так как оставить развод, когда на нем находится государь, крайне неприлично. Однако Суворов настоял на своем:
— Не могу, брюхо болит!
По возвращении во дворец Павел вызвал Горчакова:
— Извольте, сударь, ехать к вашему дяде, спросите у него самого объяснение его поступков и привезите ответ. До тех пор я за стол не сяду.
Горчаков поскакал на Крюков канал к Хвостову, где остановился Суворов. Фельдмаршал раздетый лежал на диване. Он резко сказал племяннику, что поступит на службу лишь тогда, когда ему будет возвращена вся прежняя полнота власти, как было при Екатерине II. Горчаков отвечал, что не смеет передать эти слова императору.
— Передай что хочешь, а я от своего не отступлюсь! — сказал Суворов.
Все последующие дни император безуспешно пытался примириться со славным фельдмаршалом, не понимая причин его упорства. Однако, верный принципам самобытности русской армии, Суворов вел неравную борьбу со всесильным монархом. И в отсутствие и в присутствии Павла он не упускал случая высмеять новые правила службы, прусские ритуалы и неудобное обмундирование. Пребывание его в Петербурге делалось все более бесцельным.
Наконец он прямо обратился к Павлу и испросил разрешения вернуться в деревню. Император с видимым неудовольствием дал согласие.
4
Первое время Суворов блаженствовал в Кончанском, отдыхая от безотрадных петербургских впечатлений. Унизительный гласный надзор был теперь снят.
Фельдмаршал ездил к ближним помещикам и принимал их у себя, позволяя себе вволю почудить. Раз прибыл к нему в гости некий сосед в карете о восьми лошадях и добился ответного визита, зазвав в этот день всю округу. Удивлению собравшихся не было предела, когда показались восемьдесят лошадей цугом, тянувших бричку. Форейтор полчаса сводил их в клубок, пока наконец во двор, не въехал Суворов. Назад в Кончанское фельдмаршал отправился уже на одной лошади.