Свадьба в Беляевке
Шрифт:
Гости со стороны жениха, включая и его самого, признали в пришельцах, во всяком случае, в том который рослее, моложе и увереннее, дальнего родственника невесты. Невеста же в нём родственных уз не обнаружила, и ей, вместе со своими гостями, ничего не оставалось, как принять противоположную точку зрения.
Никто спросить не отваживался, по большей части оттого, что, возможно, незваные гости могли быть вовсе не гостями, а присланными из района с поздравлениями и напутствиями молодожёнам.
Молодёжь в поисках лёгкой жизни взяла
Все с напряжением ждали развязки.
– Сотни полторы, не меньше, - подумал Жульдя-Бандя, окинув взглядом мирное население, среди которого было чуть меньше воинственных казаков, с удовольствием бы почесавших кулаки о его благородное лицо.
– Промедление смерти подобно (В. Ульянов), - выдвинул он гипотезу, которую, как ему показалось, какой-то интеллектуальный старатель имел наглость выстрадать до него.
– Больше двух сотен, - в объятиях страха предположил Фунтик.
За столами воцарилась пронзительная тишина, будто виновниками торжества были не молодожены, а покойник.
Мыкола Семенихин, сожитель Верки Матюхиной, матери жениха, хотел полюбопытствовать и для этой цели открыл было рот. Но та с усердием стукнула его локтем в бок, поскольку не желала видеть Монгола, как его прозвали за узкий разрез глаз, хозяином в своей хате.
Мыколе дозволялось разевать рот только в трёх случаях. Для еды. Чтобы хвалить Веркину стряпню перед соседками-сплетницами. И просить о помиловании или снисхождении, когда надирался с мужиками и возвращался в родные пенаты, мягко говоря, не очень трезвым.
Глава 5. Поздравительная речь посланника короля Иордании - Абу Ашурбанипала Махтум ибн аль Бахрума
– Здоровэньки булы… дорогие казаки и казачки!
– Жульдя-Бандя поклонился в пояс, приветствуя хуторян, ответивших радушными пролетарскими улыбками доброжелательному пришельцу.
– Булы, - согласилась злоупотреблявшая жизнью, 93-летняя Устинья, прабабка невесты и бесчисленному множеству неблагодарных потомков приходилось терпеть её долголетие в ожидании какого-никакого наследства.
Она была самой пожилой в округе, и по ней в сырых могилах уже давно скучали предки. В девственности у неё осталось три зуба, которые она по воскресеньям баловала зубным порошком, перед тем, как отправиться на заутреню в поповскую церквушку.
Фунтик, более походивший на делопроизводителя при молодом самоуверенном мужчине, молча поклонился, не имея шансов соперничать с неиссякаемым темпераментом товарища.
– Дамы и господа!.- Жульдя-Бандя, как конферансье столичного цирка, одарил всех, включая и долгожительницу Устинью, которую за истекший век дамой назвать никто не решился, белозубой, удивительно откровенной и располагающей улыбкой.
Мария Коноплёва, агрономова дочка из Дячек, невысокая, смазливая, курносая, с роскошною, до пояса, косой, неисправимая хохотушка, которую прозвали Марихуаной, толкнула в бок Хому, хуторского шута:
– Господин!
Они залились высоким собачьим лаем, найдя в этом повод для веселья.
Валерка Гальцов, двоюродный брат жениха, хихикнул:
– Хома - своей жопе господин!
– Валерка, как родственник, по статусу должен был гнездиться в конце первого или на втором ряду, но пожелал среди молодёжи…
Хома - Сергей Трофимов, курчавый, как ягнёнок, и такой же глупый тридцатилетний детина, жил с матерью на краю средней Беляевки, возле кладбища. Работал трактористом в колхозе и осенью становился чрезвычайно популярным на хуторе. За вспашку огородов брал самогоном. Одинокие бабы, ежели в теле и нестрашные, расплачивались натурою.
«Три девицы», исключая мамашу, конечно, рассчитывались по очереди, дополняя слухи феерическими рассказами Хомы. На хуторе, да и в окрестностях, перезревшего парубка любили за неистощимый, по-детски наивный глупый юмор и высокий лающий колоратурный от природы смех.
Мозг хуторского шута никогда не был отягощён мыслями. Он включался только тогда, когда необходимо было что-нибудь придумать, чтобы найти выпивку. Следует заметить, что он приводил в действие свои извилины и в случае крайней нужды, когда трещала по швам голова и возникала необходимость опохмелиться.
Хома заключал в себе полное собрание недостатков, как полное собрание сочинений упокоенного вождя мирового пролетариата. Единственным положительным качеством его, впрочем, был неиссякаемый оптимизм. Он с оптимизмом смотрел не только в будущее, но и в пустое, никчёмное и безотрадное прошлое…
– …Леди энд джентльмены, колхозники и колхозницы… и лица, приближённые к председателю! Дорогие граждане и старушки!
– возмутитель спокойствия направил взор с сияющей неотразимой улыбкой к виновникам торжества, руками помогая обозначить их месторасположение.
– Дорогие молодожёны, кузнецы маленьких пролетариев…
– А можэ, воны выкують прынса!
– нарочито громко, дабы быть услышанным, предположил старый Ларин, которого на хуторе прозвали Капиталистом. Его дом хоть и уступал по размерам розовому, под шубой, в котором происходили описываемые события, зато был из новомодного силикатного кирпича, с шиферной крышей и вызывал у хуторян неприкрытую зависть.
– …Мы прибыли к вам от короля Иордании Абу Ашурбанипала Махтум ибн аль Бахрума с почётной миссией - поздравить молодых, я имею в виду жениха и невесту, - пояснил Жульдя-Бандя, чтобы кто-нибудь моложе легендарной бабки Устиньи не принял это на свой счёт.
– Со вступлением в гражданский брак! Мы, от имени его высокопреосвященства короля Иордании Абу Ашурбанипала… - временный королевский поверенный от волнения позабыл полное имя монарха, решив ограничиться лишь прологом, - намерены вручить эту скромную ассигнацию… молодожёнам!