Свадьба в Беляевке
Шрифт:
Близняшки - натуральные блондинки, смеялись, не в силах сдержаться, под напором мощного темперамента непрошеного, но уже столь желанного гостя.
Друзья выпили. Жульдя-Бандя возопил:
– Горько!
Тут, с некоторой заминкой, под балалайку грянул туш. Это было очень забавно, как если бы под балалайку - похоронный марш.
Гармонист Тарзан, который должен был играть с балалайкой дуэтом, виновато улыбался, пытаясь вынуть запавшую басовую кнопку. Справившись, он присоединился, но по причине того, что кнопка запала снова, слышалось монотонное шипение,
Муся не поспевал за Тарзаном, коему было глубоко наплевать на него и на его балалайку, и мелодия больше походила на парафраз. Зато посредством Муси устранялось шипение, издаваемое гармошкой Тарзана.
Муся - Валентин Мусыгин, жил с Мосей - Веркой Мосиной, в Каюковке. Он в совершенстве знал три-четыре десятка аккордов и считал себя лучшим балалаечником всех времён и народов, хотя общественность с ним этого мнения не разделяла.
У Муси был покатый, как у шимпанзе, лоб, хотя своей конституцией и повадками он более походил на глупую суетливую макаку. Летними вечерами он частенько выл за двором какую-нибудь безысходно-лирическую, прилаживая слова к известным ему аккордам. Мося в тени лавров Муси, пожиравшего её харчи, чувствовала себя генеральшей, беспременно сопровождая его на всех мероприятиях.
Музыкальная дискуссия двух титанов, пожалуй, только вредила, потому что каждый в надежде выделиться лишь гадил хрупкой нежной капризной гармонии.
Среди гармонистов района свирепствовал мор, который в первую очередь выкашивал лучших. Поэтому Тарзан был более востребован и понимал это, что давало ему повод с пренебрежением относиться к балалаечникам и к Мусе в частности.
Жульдя-Бандя, закусив хрустящим ядрёным огурчиком, принял от радушной крестьянки пахнущий дымком кусочек жертвенного кабанчика.
Молодые исполнили свои ритуальные обязанности, но как-то сухо, по-военному, из чего опытному глазу было ясно, что брак не по любви, а из корысти.
Это понимала и Верка Матюхина, сознавая, что её лопоухого прыщавого невеличку сможет полюбить разве что слепая. Она и усердствовала женить Жорку на Татьяне Сильченко, хотя прекрасно знала, что та слаба на передок.
Глава 6. Чудесное превращение Жульди-Банди из непрошеного гостя в тамаду
– Братья и сёстры! Наполним шкалики, чарки, штофы, рюмочки, фужерчики, стаканчики, бокальчики, кружечки экологически чистым продуктом!
– взывал Жульдя-Бандя, взвалив на себя обязанности тамады, чем обескуражил Дафнию - Веронику Суржикову, имеющую официальный статус.
Дафния была завклубом в Тарасовке и приглашалась на все организованные пьянки, кроме поминальных, конечно же. Она смолоду, около четверти века, вела свадьбы: по одному и тому же сценарию, поэтому всем заранее было известно её очередное слово или действие.
Дафния страдала комплексом неполноценности. Моральные увечья ей приносила буква «р». Восемнадцатая буква кириллицы выходила у неё какая-то недоразвитая и умягчённо-лирическая, какая выходит у каждого второго еврея, не принося, впрочем, последним никакой ущербности.
Взирая на потуги захватчика, Вероника послала вопросительный взгляд Верке Матюхиной, у которой появилась прекрасная возможность оставить её без гонорара, сэкономив сотенную, а это ни много ни мало месячная зарплата.
– …А у меня заместо экологически чистого продукта - обнаковенная самогонка!
– улыбаясь, объявил Семён Черезов из Дячек, которого, в совокупности с братом Иваном, называли - братья Карамазовы.
– Вин думав, шо яму выскасу подадуть!
– Рылом не вышел!
– ввязались словоохотливые пролетарии.
Хуторяне познали виски через брата Хомы Сашку, который работал в Новороссийском пароходстве и привёз из Сингапура пятилитровую бутыль «Блэк Джека». Вискас никому не понравился, но каждый кичился этим, при случае не забывая похвастаться.
Татьяна Григорьева толкнула локтем в бочину Марихуану:
– Гля, Упырь самогонку компотом запивает.
– Извращенец, - поставила диагноз агрономова дочка, залившись со своим
неразлучным дружком визглявым смехом.
Упырь был разбитным, задиристым парубком. Он всегда говорил то, что думает, но не всегда думал, прежде чем сказать, поэтому его иногда били…
– …А сейчас, дамы и господа, пришло время прощания с наличностью, - тамада сделал скорбное лицо. – И чтобы этот процесс проходил безболезненно, поднимем приборы! – он выждал, чтобы не осталось обездоленных.
– Брак, товарищи крестьяне - это пожизненная плата за доверчивость или, если можно так выразиться, рабство по согласию. А согласие, как сказал механик Мечников из легендарного романа «Двенадцать стульев» - есть продукт при полном непротивлении сторон. Нам осталось это закрепить. За молодожёнов! Горько!
– Горько!
– как воинственный клич, подхватили присутствующие.
– «Горько!», господа присяжные заседатели, это не вкусовые ощущения, а призыв к размножению.
Публика снова встретилась с неотразимой улыбкой ведущего.
Молодые поцеловались. Жорка подал глазами знак Сосунку. Он считал за унижение пить шампанское, коим себя потчевали аристократы и очкастые интеллигентики. Сосунок, улучив момент, когда близняшки отвлеклись, строя догадки относительно появления на свадьбе щедрых дарителей, незаметно подмолодил шампанское в его бокале водкой.
Жорка мужественно прихлёбывал и смаковал из бокала, ничуть не выказывая подвоха, при этом заговорщики переглядывались, подмигивая друг дружке.
Это, впрочем, не ускользнуло от внимания сестёр, и поскольку Татьяне на всё это было глубоко наплевать, они сделали вид, что ничего не замечают. Великий конспиратор, однако, и так выдал себя, блаженно похрустывая скрученным в рулетик листиком квашеной капусты.
Сидящие рядом заметили шпионские манипуляции жениха и дружка, и им было приятно сознавать себя свидетелями полудетективных событий, которые, правда, начались задолго до этого, когда по хутору поползли слухи о том, что Танька Сильва захомутала лопоухого Манюню.