Свадьба за свадьбой
Шрифт:
Ее слезы больше ничего не значили. Так она освобождалась от тяжести. Ей было немного стыдно из-за того, что она потеряла над собой власть, и она все поднимала и поднимала руку, сжимавшую камень, и сначала осторожно сжимала кулак, чтобы драгоценный камень не пропал, а потом кулаком утирала слезы. В эту минуту она хотела прямо сейчас стать сильной, решительной женщиной, которой было бы по плечу спокойно и твердо взять в свои руки положение дел в доме Уэбстеров.
4
Служанка Кэтрин поднималась по лестнице. В конце концов, не она ведь была той женщиной, с которой собирался сбежать отец Джейн. Как тяжелы и решительны были
Когда Кэтрин поставила ногу на одну из ступенек, дом, казалось, задрожал. Нет, нельзя сказать, что дом качало, это было бы уже чересчур. Как бы это объяснить — Кэтрин была не слишком чувствительна. Она из тех, кто идет на жизнь лобовой атакой, вразнос. Будь она чувствительна, то знала бы кое-что об ужасных вещах, происходящих в доме, прежде чем ей скажут.
Разум Джейн снова морочил ее своими фокусами. Какая-то нелепая фраза пришла ей в голову.
«Не стреляйте, пока не увидите белки их глаз» [4] .
Отныне через ее голову проносились мысли, и как же это было глупо, глупо и совершенно абсурдно. Отец разбудил в ней все то, что воплощается в фантазиях, если спустить их с поводка, — беспощадное и почти всегда необъяснимое. Оно способно расцветить и украсить явления жизни, но способно оно также, когда представится случай, продолжаться и длиться без оглядки на них. Джейн верила, что рядом с нею в доме находится мертвое тело ее матери, которая только что покончила с собой, и что-то внутри подсказывало, что теперь ей позволительно предаться печали. Она и в самом деле плакала, но ее слезы никак не были связаны со смертью матери. Смерть матери тут просто не принималась в расчет. Она в конечном счете была не столько опечалена, сколько взволнована.
4
Эту фразу приписывают американскому генералу Израэлю Патнему (1718–1790).
Ее плач, прежде тихий, разносился теперь по всему дому. Она шумела, как несмышленое дитя, и ей было стыдно за себя. Что подумает Кэтрин?
«Не стреляйте, пока не увидите белки их глаз».
Что за идиотская мешанина слов. Откуда они взялись? С какой стати такие вот бессмысленные идиотские слова выплясывают у нее в мозгу в столь важную минуту жизни? Она наверняка взяла их из какой-нибудь школьной книжки, может, из учебника истории. Какой-нибудь генерал выкрикнул эти слова своим людям, когда они поджидали наступающего врага. И какое это имеет отношение к шагам Кэтрин на лестнице? Еще минута, и Кэтрин войдет к ней в комнату.
Ей казалось, что она в точности знает, что будет делать. Она тихонько встанет с постели, подойдет к двери и впустит служанку. Зажжет свет.
В своем воображении она видела саму себя — вот она стоит у комода возле стены и рассудительно, твердо обращается к служанке. Теперь надо начинать новую жизнь. Может быть, вчера ты была юная неопытная девочка, но теперь ты зрелая женщина, которой придется иметь дело с трудными вопросами. Тебе придется иметь дело не с одной только служанкой Кэтрин, но с целым городом. Завтра ты будешь почти что генерал, что командует войсками, которым предстоит отразить атаку. Тебе придется держаться соответствующе, с достоинством. Здесь будут люди, жаждущие побранить отца, и люди, жаждущие тебя пожалеть. Быть может, еще и придется взять на себя ведение дел. Надо будет предпринять все необходимые меры в связи с продажей фабрики — вот получишь с этого деньги и можно будет двигаться дальше, строить планы на свою собственную жизнь. В такую минуту никак нельзя быть несмышленым ребенком, который сидит на кровати и рыдает.
А еще в столь трагическую минуту жизни никак нельзя внезапно прыснуть со смеху, когда служанка войдет. Почему от звука решительных шагов Кэтрин ей хочется и плакать, и смеяться одновременно? «Солдаты решительно продвигаются через открытое пространство по направлению к противнику. Пока не увидите белки их глаз…» Глупые мысли. Глупые слова отплясывают в мозгу. Я не хочу ни плакать, ни смеяться. Я хочу держаться с достоинством.
В Джейн Уэбстер происходила напряженная борьба, и теперь уже никакого достоинства не осталось в ней — только борьба за то, чтобы прекратить плакать навзрыд, за то, чтобы не прыснуть со смеху, за то, чтобы быть готовой встретить служанку Кэтрин с подобающим достоинством.
Шаги приближались, и борьба становилась все более напряженной. Теперь она снова сидела на кровати очень прямо, и снова тело ее раскачивалось взад-вперед. Кулаки, крепко сжатые и твердые, снова колотили по ногам.
Как и все люди, Джейн тратила жизнь на то, что разыгрывала спектакли о себе и своей жизни. Ты занимаешься этим в детстве, потом — когда ты уже юная девушка, школьница. У тебя внезапно умирает мать, или выясняется, что ты больна какой-нибудь ужасной болезнью и сама вот-вот умрешь. Все собираются у твоего смертного одра, все потрясены тем спокойным достоинством, с каким ты принимаешь свою участь.
Или возьмем опять этого юношу, который улыбнулся тебе на улице. Может быть, этот нахал и увидел-то в тебе всего лишь ребенка? Что ж, ну и прекрасно. Вот, допустим, вы оба, вы вместе оказались в затруднительном положении — то-то мы посмотрим, кто поведет себя с большим достоинством.
Во всей этой ситуации было что-то ужасное. В конечном счете Джейн чувствовала, что в ней это есть — склонность воспринимать жизнь чересчур цветисто. Конечно же ни одна из знакомых ей молодых женщин никогда не оказывалась в подобном положении. И хотя еще никто ничего не знал о произошедшем, глаза всего города уже были устремлены на нее, а она просто сидела на кровати в темноте и ревела, как маленькая.
И она начала хохотать, отрывисто, истерически, а потом смех оборвался, и его снова сменили громкие рыдания. Служанка Кэтрин подошла к двери в ее спальню, но не постучала, не дала Джейн возможности подняться и встретить ее с достоинством — она просто взяла и вошла. Пробежала через комнату и опустилась на колени рядом с кроватью Джейн. Этот ее порыв загасил в Джейн стремление быть величественной леди, по крайней мере на эту ночь. Эта импульсивная поспешность роднила Кэтрин с чем-то таким, что было частью и ее собственной истинной сущности. Две потрясенные женщины, настигнутые бедой, были глубоко взбудоражены какой-то внутренней бурей и ухватились друг за друга в темноте. Какое-то время они оставались так, на кровати, обнявшись.
Значит, не такая уж Кэтрин решительная и сильная. И бояться ее нечего. Эта мысль принесла Джейн бесконечное облегчение. Она все еще плакала. Теперь, даже если бы Кэтрин вскочила на ноги и принялась расхаживать туда-сюда, Джейн и то не пришло бы в голову, что от ее твердых решительных шагов шатается дом. Окажись Кэтрин на месте Джейн Уэбстер, она, быть может, тоже не сумела бы подняться с кровати и рассказать обо всем произошедшем хладнокровно, со спокойным достоинством. Как знать: вдруг она тоже обнаружила бы, что не в состоянии сдерживать желание одновременно плакать и хохотать что есть мочи. Что ж, не такая уж она и страшная, не такая уж сильная, решительная и страшная, в конце концов.