Свадьба
Шрифт:
– Не сердись, Вера, береги нервы, они еще нам пригодятся, а я умоюсь холодной, в Сибири мы о горячей воде и не думали, разве только что в бане.
– Ну что ты, Вася, я поставила греть воду, еще когда мы убегали на зарядку, сейчас смешаю ее с холодной, - заботливо предложила "Вера".
– А вот я в Сибири никогда не была. Что на завтрак? Молоко? Ветчину с яйцом? Омлет?
– Ничего не хочу, а в Сибирь вместе поедем, я тебя маме покажу.
– Тогда выпей сок, выдумщик.
– Не хочу.
– Нельзя так, Василь, ты же знаешь, брось хандру, не капризничай, ты уже давно взрослый.
– Хорошо, выпью сок, умоюсь, съем омлет
Голос "Веры" умолк. Василий занялся астроприборами. Осмотрел Солнце: кажется, надвигается солнечная буря, темные пятна на светиле словно уплотнились, почернели и сбились в кучу, надо ожидать очередной вспышки. Василий ввел информацию в память, машина застрекотала, обрабатывая ее и передавая экспресс-информацию на Землю.
"Проглотила", - все еще раздраженно подумал он.
Следующим на очереди был Марс. Там, на Марсе, очевидно, наступила весна, белые шапки полюсов потемнели, от них потянулись тонкие нити речушек и рек. Они изрезали округлость планеты вдоль и поперек.
"Как желтая дыня в голубой сетке", - подумал он, сделав несколько снимков, и передал обработку информации машине.
– На что похоже?
Машина молчала несколько секунд, а потом тихо сказала:
– На шар, покрытый голубыми линиями.
"Эх ты, моя умная помощница, бедное все-таки у тебя воображение", - с удовлетворением подумал Василий.
Он обрел уверенность человека - хозяина корабля, и ему стало легче. Почувствовала это и машина.
– Василий, сегодня по программе осмотр гнезда и первые попытки полетать нашим земным пернатым, - напомнила "Вера", голос ее был ласков.
– Пошли, а то бы я позабыл, спасибо, что напомнила.
Мир был восстановлен. Василий переплыл в отсек биологии, там в углу разместилось "гнездо" - термостат, в котором и вылупились птенцы. Они подросли и уже пытались выбраться наружу, но их не пускала прозрачная стенка их "гнезда". Птенцы сидели совсем не по-земному, не рядышком, протянув одновременно вверх свои голодные раскрытые рты и отталкивая друг друга еще не окрепшими клювами, а как-то разбросанно, словно разлетевшиеся комочки желтоватой глины.
Василий наклонился над ними, птенцы забеспокоились, перышки на их тонких шейках вздыбились, и они превратились в еще более беззащитных и жалких. Усмехнувшись, Василий открыл стенку, и вот уже один птенец, вцепившись лапками в обрез дверцы, внимательно рассматривал новый для себя мир. Покрутив головой еще несколько секунд, он все-таки решился и, оттолкнувшись от дверцы лапками, выскочил наружу.
– Взвился в небо, - усмехнулся Василий.
За первым птенцом вылез второй, за ним третий. Василий сидел в углу лаборатории и наблюдал за птенцами. Рядом тихо зашуршала кинокамера.
– Спасибо, Вера, а то я засмотрелся и совсем забыл о записи.
– Пожалуйста, Василий, всегда рада тебе помочь, у тебя столько дел, я просто порой поражаюсь, как ты все успеваешь, да еще и мне уделяешь столько внимания, спасибо тебе, Василь, ты такой добрый, сильный, без тебя мне было бы очень скучно, ты... ты, ты очень хороший, Василь.
"Как нежно говорит, вот бы такое услышать от настоящей девушки". Ему стало неловко за свою недавнюю несдержанность...
Птенцы делали отчаянные попытки, но их полеты скорее напоминали акробатические цирковые номера, невесомость давала о себе знать, лишь иногда им удавалось пролететь несколько десятков сантиметров. Птенцы складывали
– Вера, ты только посмотри, посмотри, милая, как будто и не птицы вовсе, посмотри, тот правый птенец очень похож сейчас на ощетинившегося ежа, а вон тот - на кобру с раздутой шеей. Они устали, надо их посадить в клетку.
Наступила пауза. Машина обдумывала новое к ней обращение "милая", а Василий - новую свою оплошность, ведь машина не имела рук и поймать птенцов не могла, а тем более посадить их в клетку.
– Вера, я сам помогу птицам, отдыхай, - нашелся он.
Василий поймал птиц и поместил их в клетку, они обрадованно уцепились за жердочки так, что лапки побелели.
– Наверное, их теперь из клетки не выгонишь, напугались до смерти, проворчал Василий, ему стало неловко за потеху над бедными птицами.
– Знаешь, Василь, а мне их очень жаль, зачем их оторвали от Земли, зачем? Они были бы там счастливы, а здесь что с ними станет, когда мы вернемся на Землю... вернее, ты вернешься?
– Машина всхлипнула и умолкла.
Василий вздрогнул, он никогда не задумывался над тем, что они обязательно расстанутся, что он, только он вернется домой, а она, "Вера", останется здесь, а потом сгорит в атмосфере родной планеты. Это была грустная мысль, и Василий попытался отвлечь от нее и "Веру" и себя.
– Вера, ты права, действительно только человек может так ловко приспособиться к воде, к воздуху, к космосу, мы научились жить везде, даже вот здесь.
– Да, Василий, вы можете жить везде и даже на далеких звездах тоже, наверное, для этого и создала вас природа - дерзких, смелых, напористых... Ты очень хороший, Василий, я тебя очень люблю, спасибо тебе за твои слова, ты назвал меня милой, спасибо тебе, я чувствую себя действительно человеком...
Прошел год, настал день возвращения. Посадка была удачной. Василия окружили врачи. Он лежал на носилках рядом с горячим, обгоревшим кораблем, счастливый и улыбающийся. Над ним по очереди склонялись друзья, поздравляли его, что-то говорили, а он думал о своей "Вере", оставшейся там, наверху, в пустом корабле, в одиночестве; слезы были на его глазах, и все принимали их за слезы радости.
Еще один человек подошел к нему, на него в упор смотрели влюбленные глаза, Василий приподнялся на носилках...
– Ты уже здесь, Вера, родная, наконец-то, я люблю тебя, Вера; за этот долгий год, что мы были вместе, я понял, что не могу без тебя.
Вера зарделась и поцеловала Василия.
– Поздравляю тебя, Василий, я горжусь тобой, - сказала Вера.
Василий все понял: он слышал голос "Веры", оставшейся на орбите, он видел перед собой ту "Веру" и Веру, ждавшую его здесь, на Земле.