Свадьба
Шрифт:
Утром Аллегра и Джефф возвращались в Малибу.
— Просто не верится, что Брэма больше нет, — вздохнула Аллегра.
До дома они добрались почти к полудню, но, несмотря на бессонную ночь, Аллегра не могла просто лечь спать, ей хотелось посидеть у океана и подумать. Она вышла на пляж, села на песок и, глядя на воду, плакала, думая о Брэме, о трагедии, разыгравшейся ночью. Джефф сел рядом и обнял ее.
— Мы живем в безумном мире, полном безумных людей, — сказал он. — На свете есть люди, которым непременно хочется отобрать у тебя деньги, или репутацию, или душу, или саму жизнь — все, что удастся. — Джефф гоже плакал, его глубоко потрясла бессмысленная гибель Брэма и горе вдовы и детей.
Сумасшедший, выстреливший в Брэма, отнял у него жизнь, но не душу.
Через несколько дней тело Брэма было предано земле. Видя скорбь его жены, прижимающей к себе плачущих детей, Аллегра вдруг испытала чувство, которого никогда не испытывала раньше. Она поняла, что хочет ребенка. Пока судьба не успела нанести им какой-нибудь удар, пока Джефф ее не оставил, когда бы и по какой причине это ни произошло, она хочет, чтобы у нее осталась живая частичка любимого человека. Аллегра собиралась со временем стать матерью, но никогда еще не осознавала эту потребность так ясно. Но прежде всего она должна была, как ей казалось, исполнить своего рода нравственный долг. Смергь Брэма напомнила, что жизнь слишком коротка и слишком дорога, ее очень легко отнять, поэтому от нее нельзя отмахиваться, ее следует беречь и лелеять. Брэму она помочь уже не может, но она еще может спасти другую жизнь — жизнь еще не родившегося маленького человечка, ребенка Саманты. И она обязана это сделать.
Джефф еще ничего не знал, и она поделилась с ним своими мыслями только на обратном пути, в машине. Сначала он был немного ошеломлен, но, немного подумав, понял, что даже не слишком удивился. Странно, как это они не додумались до такого решения раньше. Через месяц они поженятся, и если Сэм слишком рано заводить ребенка, то о них этого не скажешь. И было бы неправильно отдавать ребенка в чужую семью, когда они могут усыновить его сами.
— По-моему, это замечательная мысль. — Джефф разволновался.
— Ты серьезно? — удивилась Аллегра. «Все-таки Джефф — необыкновенный человек», — в который раз подумала она.
— Конечно, серьезно. Давай поскорее скажем Саманте.
Смерть Брэма потрясла их, от похорон остался тяжелый осадок, но у обоих возникло странное ощущение, будто это Брэм подсказал им мысль усыновить ребенка Сэм, и теперь они готовы были сделать то, о чем раньше не догадывались или не смели попросить. Словно этот ребенок был для них последним подарком от Брэма. Теперь это их ребенок.
— Поверить не могу, — Аллегра рассмеялась, — у нас будет ребенок…
Джефф тоже улыбался. Аллегра волновалась только о том, чтобы Сэм поддержала их предложение. От такого варианта выигрывали все, единственной проигравшей стороной становились Уитмены. Но как Аллегра сама не раз напоминала Сэм, пока документы не подписаны, формально им никто ничего не должен. Ребенок пока даже не родился на свет.
Вечером того же дня Аллегра и Джефф поговорили с Сэм, и она согласилась, что это будет идеальным решением. Аллегра обняла сестру, и та заплакала. Хотя Сэм по-прежнему отказывается от родительских прав, по крайней мере ребенок будет рядом с ней. Казалось, небо откликнулось на ее молитвы.
Глава 19
Но Кэтрин и Джон Уитмен отнюдь не пришли в восторг от решения Сэм и не желали признавать, что Аллегра и Джефф будут идеальными родителями для будущего ребенка. Сказать, что они пришли в ярость, значит ничего не сказать. На сей раз они не желали прислушиваться ни к каким логическим доводам. Сьюзен Перлман пыталась их образумить, объясняла, что, пока контракт не подписан, Сэм не имеет перед ними никаких обязательств, но они не желали ничего слышать. Уитмены считали, что жизнь перед ними в долгу, судьба дважды сыграла с ними жестокую шутку, когда матери
Сведения о ее жизни, которые они узнали от Сьюзен Перлман и услышали от самой Сэм, они продали таблоидам* за сто пятьдесят тысяч долларов, еше семьдесят пять тысяч получили за ту же самую информацию от редакции журнала «Что новенького?», три телестудии заплатили им за интервью по двадцать пять тысяч долларов каждая. В общем, довольно неплохая плата за испорченную репутацию молоденькой девушки и нарушенный мир в семье. Словно в качестве «подарка» к восемнадцатилетию Сэм, ее имя появилось на первых полосах всех бульварных газет, и ни в одной не было сказано о ней ни одного доброго слова. Статьи были полны грязных намеков: говорилось, что она переспала чуть ли не с половиной Голливуда, что она даже не знает, кто отец ребенка. Не утаив от репортеров ни одной мелочи, Уитмены еще добавили от себя. По их словам, Сэм принимала наркотики, пила, занималась сексом чуть ли не со всеми подряд и, даже будучи на восьмом месяце беременности, пыталась соблазнить Джона Уитмена.
Если для любой знаменитости это было бы воплощением кошмарных снов в реальности, то для молоденькой девушки вроде Сэм последствия могли быть еще более страшными. Причем Стейнберги даже не могли рассчитывать на поддержку со стороны закона: если бы Сэм подала в суд на журналистов, их защитники могли выдвинуть аргумент, что поскольку родители Сэм — люди известные, из-за них она всегда на виду. Журналисты желтой прессы играют наверняка, а то, что в погоне за прибылью и тиражами будут уничтожены одна-две жизни, для них не имеет значения.
Однако, к удивлению родных, Сэм держалась с достоинством и мужественно переносила шумиху, поднявшуюся вокруг ее имени. После всех переживаний статьи в газетах ее почти не волновали. Она стала реже появляться в общественных местах, перестала подходить к телефону, но казалась до странного умиротворенной. Как всегда в трудной ситуации, семья сплотилась еще теснее, чтобы поддержать и защитить одного из своих членов. Джимми тоже не оставил Сэм. Он почти не отходил от нее ни днем ни ночыо, они подолгу гуляли вдвоем, иногда ездили куда-нибудь на его машине. Они стали еще более неразлучны, чем раньше, и Джимми оказался таким же сильным, как Сэм. Разгоревшийся скандал не замалчивали. Уязвленная Сэм чувствовала себя униженной, ее чувства были задеты, журналисты старались раздуть донельзя любую мелочь, но она-то знала правду о себе, своей жизни и своем ребенке, и это было для нее главным. Она сама прекрасно понимала, что совершила глупость с Жан-Люком, но никогда не вытворяла всего того, что приписывали ей таблоиды. И какую бы грязную ложь ни продавали о ней Уитмены, это не поможет им получить ребенка. В отместку за свое разочарование они как могли ранили и унижали Сэм, однако у нее по-прежнему оставались ее жизнь, ее душа, ее порядочность, ее ребенок, наконец. Ей было жаль бездетную пару, но теперь она была рада, что не отдала ребенка людям, оказавшимся на поверку злобными, мстительными, непорядочными.
Шумиха, поднятая газетами, не утихала уже три недели. Дата родов приближалась. Тем временем Уитмены дали еще одно интервью, но Сэм по-прежнему казалась спокойной и все так же была неразлучна с Джимми. За все время скандала она не сделала ни одного заявления для прессы; Саймон убедил ее, что молчание — самая мудрая тактика в данном случае, хотя и самая трудная.
В начале августа Алан вернулся из Швейцарии. По возвращении домой он сразу же позвонил Аллегре и накинулся на нее с упреками, что она не рассказала ему о Сэм раньше. О ее беременности он узнал от Кармен, которая позвонила ему после появления статей в газетах.