Свадьбы
Шрифт:
– Лупу прав, султану Мураду должен понравиться такой перстень.
– Султану Мураду?!
– воскликнул Сулейман.
Хан с недоумением посмотрел на сияющего чырака. Мастер смущен поведением воспитанника, но тот одергивающих взглядов не понимает.
– Ваше величество, если этот перстень будет подарен его величеству султану, я хотел бы кое-что доделать в перстне.
Это уже любопытно.
– Но чем же еще можно улучшить столь совершенную вещь?
– Мне хотелось бы, чтобы этот перстень был печатью султана… - говорит Сулейман и сникает, ведь нужен еще драгоценный металл. Это удорожит и без того дорогой перстень.
Но все согласны: и хан и мастер.
Сулейман заставляет высоких
*
У хана Инайет Гирея ноги обрели землю. Он готов держать ответ перед султаном. Он готов к встрече с Кан-Темиром. И как знать, может, ему бы и повезло, но в тот день в Истамбул прибыл гонец с черной вестью: донские казаки, осаждавшие Азов, сделали пролом в стене и захватили город. Пала еще одна турецкая твердыня. Инайет Гирея в Крыму не было, но падение Азова - его вина.
Во всем совершенстве царственных одежд, на сверкающем троне, неподвижно, как сама вечность, сидел Мурад IV. Справа от Мурада верховный визирь Байрам-паша, слева - верховный муфти Яхья-эфенди. Сановников множество. В отдалении столик, за столиком Рыгыб-паша, создающий для потомков историю деяний султана.
У Инайет Гирея сердце дрогнуло в недобром предчувствии, но он не испугался. Изо всех ценностей он не утерял только одну - свою жизнь. А чего она стоила без Крыма?
Положа руки на сердце, согнувшись в почтительном поклоне, Инайет Гирей приблизился к трону, встал на колено и поцеловал нижнюю ступеньку.
– Почему ты здесь, у ног моих?
– спросил Мурад с притворным удивлением, но притворство и удивление у него были нарочито явственные.
– Где твои царские дары, хан Инайет Гирей? Где твоя пышная свита? Уж не бежал ли ты с поля боя? Уж не побили ли тебя твои друзья русские? Ведь ты писал к их царю чаще, чем ко мне.
– Великий государь, убежище веры, падишах! Я, потерявший престол, прибыл к тебе без твоего зова, ибо спешил остудить меч твоего гнева, который по наветам поднят над моей несчастной головой. Я приехал к тебе, а не бежал от тебя, ибо я верую в торжество правды. Да, мой государь, я разбит, но - увы!
– не в борьбе с неверными. Меня погубили козни, которые совершаются под сводами твоего благородного дома. Нет у меня больше слуг, я нищ и не могу доставить твоему высочеству радость, предъявив замечательные дары, достойные царствующего в Великой Порте, но все же, несмотря на мою бедность и полное мое разорение, я принес тебе в дар этот перстень.
В руКах Инайет Гирея появился зеленый футляр, очертаниями напоминающий главную мечеть Истамбула Ая- Суфью.
В глазах Мурада пролетела искорка любопытства: “Ловко! Перстень Сулеймана дарит Инайет Гирей!”
Мурад протянул к бриллианту руку, но вдруг с места своего сорвался Кан-Темир.
– Государь, не принимай подарка от друга гяуров, у этого тайного врага империи и веры! Умоляю тебя, государь, все, к чему прикасались руки Инайет Гирея, отравлено ядом.
– Ногайская свинья!
– закричал Инайет.
– Твои злобные слова изобличают тебя. Ты мечтаешь о том дне, когда великий народ великой Турции будет в ссоре с моим народом… Тебе недостаточно той неприязни, которая уже существует! Тебе надобен огонь! Берегись, Кан-Темир, ни тебе, ни твоим потомкам не простится то зло, которое ты причинил Истамбулу и Бахчисараю. Кровь моих братьев, предательски убитых твоими братьями, на всем роду Мансуров!
– Ты лучше скажи, какому дьяволу служишь, Инайет Гирей? За те слезы и злодеяния, которые совершены над моим народом в Килии и над турками в Кафе, любой другой правоверный был бы поглощен землей, ибо земле невыносимо держать на себе подобного грешника… В огонь его подарок, государь мой! Да только и огонь его не примет!
– Проклятый Кан-Темир! Я растоптал бы тебя моим конем, но ты жалкий трус. Ты воин языком, твоя сабля заржавела от слюней. Не потому ли ты бежал от меня?
– Великий падишах!
– громко прервал спорящих молдавский господарь Василий Лупу. Он подошел к Инайет Гирею, открыл футлярчик и залюбовался перстнем.
– Я думаю, мурза Кан-Темир погорячился. Это удивительная работа - плод искуснейших рук турецких ювелиров. Я собирался купить это великое творение, но Инайет Гирей опередил меня.
Мурад IV решительно протянул руку.
– Я принимаю этот подарок, Инайет Гирей, но единственно потому, что Кан-Темир прав: ты недостоин иметь при себе изображение нашей святыни.
У Инайет Гирея закружилась голова. Пошатнулся. Василий Лупу поддержал его, но потом брезгливо вытер платком руки и бросил платок своему слуге.
– Сожги!
– сказал шепотом, но для всех.
– Великий падишах!
– воскликнул Инайет Гирей, - Великий падишах…
– Довольно, - пристукнул жезлом Мурад IV.
– Теперь буду говорить я. Инайет Гирей, я спрашиваю тебя: разве мы в чем тебя оделили, дав тебе и венец, и престол, и власть? Твои губы говорят - нет. Но скажи, чем же ты отплатил нам за нашу щедрую доброту и наше беспредельное доверие? Неповиновением и неблагодарностью. Вот он, твой ответ. Ты осаждал входящие в мои богохранимые владения город Кафу и крепость Килию и разорил их. Ты несправедливо предал смерти бейлербея, кади и многих мусульман. Разве за милость и внимание платят сопротивлением и злом? Если ты не побоялся моей сабли, то как же ты не побоялся гнева и возмездия аллаха? Я верю, Инайет Гирей, что смертная казнь такого неблагодарного злодея, каким ты себя выказал, может принести только огромную пользу религии и государству.
Едва сомкнулись уста султана и его сверлящие, немигающие глаза стали уходить в глубь лица, одновременно прячась под голубое покрывало век, как в зале появился бостанджи-паша. Дал знак Инайет Гирею следовать за собою.
Инайет Гирей окинул взглядом людей Сераля. Поклонился султану, пошел за уходящим бостанджи-пашой.
Ах, жесток был Мурад! Еще Инайет Гирей не покинул залы, как султан самым что ни есть милостивым голосом изрек:
– Мурзе Кан-Темиру мы жалуем Кара-Хысарский санджак.
Вздрогнул Инайет Гирей, запнулся, а как пошел опять, то другим был, согбенным, желтым, руки трясутся, слезы на глазах.,
Не суждено было узнать ему: торжеству Кан-Темира всего-то неделя. Через неделю и к нему пожалует бостанджи-паша с тем же подарочком - шнурком золотым. Да ведь через неделю, а покуда - санджак в награду.
Когда к Инайет Гирею подступили немые, хан плакал и царапался, как женщина.
НЕВОЛЬНИКИ
Глава первая
Надежда, пленница татарина Абдула, а до него пленница еще какого-то татарина, спалившего ее дом в деревеньке под Рязанью, пленница кафского купца, пленница Маметши-ага, пленница хана, на единый день, а может, на единый час получила свободу.
Утром Инайет Гирей нарядился в лучшее платье и приказал столь же пышно нарядить и Надежду. Она опять предназначалась кому-то в подарок. Может быть, самому султану.
В доме Маметши Надежду обучали языкам, татарскому и турецкому. Многому не научилась, но объясниться могла, понимала, о чем татары говорят меж собой.
Часа через два после того, как хозяин ее Инайет Гирей отправился в Сераль, прибежали в дом напуганные слуги. Похватали кто что смог и разбежались.
Надежда поняла: Инайет Гирею пришлось в Серале худо. Про нее все забыли. Она подошла к дверям своей комнаты. Отперто. Стражи нет. Вышла в коридор, спустилась по лестнице вниз. Пусто в доме. И па улицу. Она вышла к мечети Ая-Суфья.