Свадьбы
Шрифт:
– Неужели тебе неведомо, безумный, что султан Мурад IV запретил набеги на русские украйны? Султан Мурад IV в братской дружбе с русским царем, и ты, раб султана, посмел предаться своему безумству, которое грозит нарушить эту дружбу?
Хан Бегадыр визжал от ярости. И тут он не лгал. Он страшился гнева Мурада. Набег - первое большое неповиновение воле Истамбула. Был бы разбой удачным, вернули бы русские, убоявшись, Азов, - султан и не вспомнил бы о своем запрете. Но две тысячи полона слишком малая добыча.
На лицах мурз и беев неподдельная
– Нуреддин Сафат, - торжественно изрекает приговор Бегадыр, - я повелеваю тебе удалиться с глаз моих.
Толпа шумно перевела дух, головы мурз и беев потупились, скрывая ухмылки и улыбочки, - балаган. Все кончилось балаганом.
Через час в том же зале, опустевшем, душном от недавнего человеческого скопища, хан еще раз беседовал с нуреддином.
Хан все так же сидел на троне, а Сафат стоял, снизу глядя на старшего брата.
– Поди сюда, - позвал Бегадыр.
Сафат нерешительно сделал два шага.
– Иди сюда, ко мне. Не бойся.
Сафат подошел к ступеням трона.
– Садись на мое место.
– Великий хан…
– Садись, я так хочу, Сафат.
Взял брата за руку, усадил возле себя, успокоительно обнимая и похлопывая по плечу. Потом встал и сошел с трона. Занял место Сафата в десяти шагах от престола и спросил:
– Неудобно?
– Неудобно!
– поерзав на троне и удивившись своему открытию, согласился Сафат.
– Все ж таки место это очень высокое, Сафат! Погляди-ка получше. Разве ты не видишь из-под этого балдахина Истамбул, Москву, Краков, Яссы, Исфагань, Стокгольм и даже Рим? И не страшно ли тебе с этого высочайшего места услышать свои собственные слова, ибо эти слова долетают до каждой из этих столиц?
Бегадыр вернулся на свое место, Сафат вскочил, но Бегадыр снова усадил его.
– Не сердись на меня, брат. Сегодня я ругал не тебя, а провидение. Нам с тобой не повезло… Если меня с этого места все слышат, то и я слышу многих. В Крыму теперь всякий болтает - поход не удался. Скажи, что бы ты сделал на моем месте?
– Брат мой, ты поступил мудро.
– Мудро?
– Бегадыр усмехнулся.
– Поступить мудро - это отправить тебя в цепях к пьянице Мураду на съедение. Тогда бы и все мурзы прищемили бы хвосты. Я поступил, Сафат, как любящий брат. Как несчастный старший брат. Запомни это.
Сафат низко склонил голову, но Бегадыр, играючи, толкнул его в плечо.
– Я вот что придумал: ты сегодня же отправишь в Москву гонца. С извинениями. Набег, мол, произведен подневольно, по приказу из Истамбула. А в Истамбул мы отправим подарки Кёзем-султан и Мураду. Тут уж тебе самому раскошеливаться! Кёзем-султан любит драгоценные камни, а Мураду отправить самых отборных пленников. Мужчин. Три сотни, думаю, будет довольно. Только самых отборных! И если таких не найдется среди полона, купи у Береки.
Сафат опустился перед братом на колени и поцеловал в приливе благодарных чувств
*
Доказывая любовь и преданность своему брату, нуреддин в тот же день отправил гонца в Москву и сам приехал к еврею Береке.
Конторка ростовщика, ссужавшего деньгами государей и государских послов, была похожа на погреб. Низкая дверь впускала в сводчатую палату с одним окошком за двойной железной решеткой. В палате стол, скамья для хозяина и скамья для дельцов, печь в углу, голые стены, голый пол. Кованый сундук для бумаг и денег. Единственным украшением этой каменной берлоги был высокий стул, обитый красным бархатом, с двумя рядами золотых гвоздиков на спинке.
Берека, согнувшись втрое, встретил высокого клиента.
Нуреддин сел на красный стул и, насмешливо поглядывая на согбенного хозяина, соизволил поздороваться:
– Доброго тебе здоровья, Берека. Я пришел по делу.
Берека проворно разогнулся и, почтительности ради глядя клиенту в бороду, но никак не в глаза, сел на свое место.
– Мне нужны рабы. Очень хорошие русские рабы, лучше которых не бывает. Штук сорок-пятьдесяг.
– Для тебя, государь мой, у меня будет все, чего ты пожелаешь, - тихо ответил Берека.
– Но мне нужны особые рабы. Самые лучшие. Это будет подарок султану.
– Я могу подобрать полон, мой государь, как ты пожелаешь: синеглазый, черноглазый, белокурый и темно-русый, рыжий, черный. Толстый и тонкий…
– Мне нужны силачи.
– Очень хорошо! Будут силачи, русые кудри, карие глаза… Можно бы и синеглазых. Это красиво, но в Турции синий глаз дурной.
– Сколько это будет стоить?
– оборвал нуреддин.
– Сорок рабов по сорок золотых за каждого…
– По сорок золотых?!
– закричал нуреддин, хватаясь за саблю.
Берека закрыл глаза и окаменел.
Нуреддин с проклятием метался по мерзкому погребу, пе зная, на чем выместить ярость. Наконец он подбежал к Береке:
– Сколько же это будет всего?
– Тысяча шестьсот золотых, - спокойно, внятно проговорил Берека.
– За такие деньги мне легче тебя убить!
– Нуреддин затопал ногами, выхватил саблю и рубанул по столу.
Берека сидел не шевелясь. Он открыл глаза и глядел прямо перед собой, думая свою особую думу.
Нуреддин брякнулся на стул и, пронзая еврея взглядом, заговорил потише, урезонивая торгаша:
– Ты пойми! Мне твоих кареглазых, да русых, да силачей нужно триста. Двести пятьдесят силачей у меня есть, но мне нужно триста! И скажи мне, почему ты просишь по сорок золотых за раба? За презренного гяура?
– В Крыму теперь мало полона, - ответил бесстрастно и бесстрашно Берека.
– Когда Кан-Темир привел полон из Польши, рабы стоили по десяти золотых.
– Пусть будет по сорок, - быстро согласился нуреддин, - но тысячу шестьсот я тебе не дам. Я дам тебе тысячу золотых.
Берека поднял глаза и впервые поглядел в лицо нуреддина.