Свадебный рэп
Шрифт:
– Господа, разрешите представиться. Вилли Педерсен. Можете называть меня Валентин. Я послан к вам с весьма важной миссией.
Рождественский заяц
Машина с Сашей и Леней подкатила к парадному входувысокого, уходящего в дождливое небо здания. Под рождественским дождем их ждал Валентин-Вилли – с двумя раскрытыми зонтами. Заботливо накрыв «супругов» от непогоды, он проводил их до высоких дверей темного лакированного дерева с голубоватыми стеклами, венецианское происхождение которых выдавал маленький золотой лев святого
Валентин вел их по бесчисленным комнатам и переходам дворца, пока они не оказались в библиотеке. На столе в библиотеке стояла небольшая елочка и горела свеча.
Книжные шкафы уносились под потолок. За стеклами поблескивали корешки книг. Валентин, поклонившись, отступил назад и закрыл за собой двери.
Саша и Леня поискали взглядом хозяина, но они были в комнате одни.
Вдруг в противоположной стене открылась дверь, которую можно было спутать с дверью шкафа, и Валентин вкатил в комнату инвалидное кресло с древним стариком.
– Доброе утро, друзья, – приветливо сказал старик. – Ради всего святого извините, что я позволил себе вытащить вас из постели в такой скверный день, да еще так рано. Но позже вы поймете меня и, надеюсь, простите. Последние пятнадцать лет я ни с кем не разговаривал. И вот наконец появились вы. Мне рассказал о вас Валентин. Скажите, вы любите друг друга? – блеснув неожиданно молодым взглядом, спросил старик «супругов».
– Да, – неуверенно, не совсем готовые ко лжи, сказали друзья.
– Любите друг друга. Любовь – это единственное, из-за чего стоит жить. Это самое большое достояние, и когда любовь уходит, уходит и жизнь. Только любовь помогла нам выжить в кромешном аду войны. Мы пытались от нее убежать, но она шла за нами по пятам.
Старик повернул к друзьям стоявшую на столе фотографию. На ней были изображены два молодых человека, оба в спортивных костюмах, которые стояли у велосипеда-тандема. Под фотографией была подпись: «Варшава, 1939 год».
– Только любовь, – задумчиво добавил старик. – Но потом случилось несчастье. Я изменил ему, своему другу. Вы понимаете, о чем я говорю. Это не было даже серьезным увлечением. Так, маленькая любовная интрижка. Но мой могучий друг, с которым мы пережили не одну смертельную опасность, не выдержал...
Старик начал делать судорожные глотательные движения. Валентин, поспешно налив стакан воды, капнул туда каких-то капель, и старик сделал два глотка.
Успокоившись, он продолжил:
– Да, мой могучий друг не выдержал моей измены и добровольно ушел из жизни. Мой поступок отравил мне существование. Несколько раз, будучи на краю отчаяния, я хотел последовать за ним, но каждый раз его голос останавливал меня. Выполняя его волю, я остался на земле до тех пор, пока... Вы, конечно же, слышали о фонде Гугенройтера? – неожиданно спросил старик.
– О, разумеется, – поторопился ответить Леня. – Пианисты, художники, писатели.
– Да, этот фонд поддерживает талантливых людей. Но это частности. Главное его предназначение не в этом. Фонд должен нести людям свет любви. Им должны распоряжаться только те, кто сам несет по жизни этот немеркнущий светильник – дар любви и верности. Из бесчисленного количества людей я выбрал на эту роль вас. Мои сотрудники, – старик кивнул на Валентина, – пусть вас это не обижает, тщательно проверили, если это как-то можно проверить, крепость ваших семейных уз. И я с облегчением передаю вам бразды правления фондом. Руководствуйтесь велением сердца, оказывайте помощь тем, кто ведет людей дорогой любви. А теперь извините. Я устал. Прощайте, друзья, и помните, что я вам сказал.
Валентин развернул кресло. Друзья почтительно встали, провожая старика.
Оверкиль
Весь день Саша и Леня мотались по городу, отрабатывая звание «Лучшей пары года». Они разрезали голубую ленточку на открытии небольшой уютной гостиницы с бильярдным залом и превосходной сауной, побывали на традиционной рождественской выставке концептуальной живописи и скульптуры. Из всей неразберихи пластмассовых полостей и плоскостей, замысловатого ржавого железа и верхней одежды, пропитанной каким-то космическим составом, делающим ее огнестойкой, Саше запомнилась «мужская электрическая лампочка». Правда, почему она именно мужская, сказать было трудно, и Леня оспаривал этот факт с автором концепции, бородатым и толстым малым в тельняшке, оказавшимся русским украинцем из Питера. Они выпили с парнем две бутылки водки, но тот никак не мог взять в толк, как это – не понять такую простую вещь, как мужская электрическая лампочка.
– Их женских-то и не делают совсем, – сказал он друзьям по секрету. – Пытались, не получается. Вот сколько хочешь лампочек возьми, хоть здесь, хоть в России, хоть в Америке, все они будут мужские. Это кошмар какой-то – все равно как в мире существовало бы одно Добро, без Зла. Но по уму, по замыслу Создателя, в природе должны существовать и женские лампочки, и я обязательно ее найду. Только как их отличишь? – неожиданно трезво посетовал художник в конце дискуссии. – Ведь они, заразы, совершенно одинаковые.
Приехав поздно вечером домой, Саша, не раздеваясь, прошел к камину и попытался уложить на каминную полку четыре лампочки мужского достоинства, подаренные щедрым художником в тельняшке, но лампочки не держались там и скатывались.
– Да плюнь ты на них, – посоветовал Леня, достав из холодильника две бутылки пива и усаживаясь перед телевизором, – иди лучше пивка выпей.
– Они могут разбиться, – сказал Саша, рассовывая лампочки по карманам.
– Ну и черт с ними, я тебе еще куплю. Может, среди них и женская попадется.
– Нет, – недоверчиво помотал головой Саша, – не попадется, слышал, что художник сказал? Нету их в природе, женских лампочек.
– Все дело в концепции, – заметил Леня, отхлебывая пиво и переключая каналы в поисках чего-нибудь, что можно смотреть под пиво: какого-нибудь кровавого триллера или боевика с мордобоем.
– То есть как это, в концепции? – спросил Саша, с трудом открывая бутылку пива ключами от машины.
– Ну, например, существует концепция, что в природе существуют только мужские лампочки, а женских в природе нет. Хотя это чепуха.