Сват из Перигора
Шрифт:
— Кто бы она ни была, надеюсь, она того стоит.
Многие в Амур-сюр-Белль ответили бы, что таких жертв Эмилия Фрэсс отнюдь не стоила. Совсем другое дело, конечно, когда речь шла о годах юности. И пусть Эмилия не была самой симпатичной девчонкой в деревне — сие тяжкое бремя несла на своих хрупких плечиках Лизетт Робер, — несть числа одобрительным взглядам, которыми провожало девушку все мужское население Амур-сюр-Белль по мере ее взросления. Еще в детстве, в одну из суровых зим после особенно сильного снегопада, когда никакой другой еды просто не осталось, сноровка Эмилии в стрельбе по черным дроздам привлекла к ней целый сонм обожателей-школьников. Когда ей исполнилось десять, она начала брать с каждого по пятьдесят сантимов за возможность погладить волосы цвета сливочного масла, так сильно ее раздражавшие, — при этом вся выручка шла на порох для отцовского ружья, которое тот регулярно
Перед тем как в возрасте семнадцати лет покинуть Амур-сюр-Белль, Эмилия Фрэсс отдала Гийому свой складной охотничий «нонтрон» [4] с самшитовой рукояткой и выжженными на ней старинными узорами, попросив сохранить нож до ее возвращения. Гийому так и не удалось попрощаться с ней перед отъездом: в тот день он помогал отцу с заготовкой дров и слишком стеснялся сказать, почему ему вдруг приспичило так срочно уйти. Когда юноша вернулся в деревню, Эмилия уже уехала. Через несколько недель пришло письмо из Бордо, в котором Эмилия в подробностях излагала, как сильно ей нравится работа в мясной лавке дяди, и просила Гийома не говорить ее маме, что она стоит за прилавком, а не сидит за кассой, как было обещано. Однако юноша, душа которого уже разрывалась от тоски, так и не смог придумать, что написать в ответ. Он перечитал письмо несколько раз, а затем просто свернул его, положил в пустую жестянку из-под пастилок от кашля с надписью «Доктор Л. Гюйо» и закопал в саду под цветущим морозником. Огорчение Гийома из-за того, что он так и не набрался смелости написать Эмилии, было настолько сильным, что каждую зиму, когда цветок расцветал, он стыдливо отводил от него глаза.
4
В Нонтроне делают лучшие во Франции складные ножи.
Поразительный талант Эмилии управляться с ножом поначалу шокировал родственников. Но скоро все забыли про ее пол и возраст, и девчонка с длинной косой, которая, напевая чудные песенки, кромсает окровавленные говяжьи ребра и погружает руки в блестящие багровые внутренности, дабы излечиться от тоски по родному дому, превратилась в местную достопримечательность.
Понадобилось не так много времени, и Эмилия Фрэсс привлекла внимание Сержа Помпиньяка, местного землевладельца, заглянувшего как-то раз в лавку за парочкой фазанов. Когда он в шутку поинтересовался, не сама ли она подстрелила этих чудесных птиц, девушка ответила «разумеется» — так, словно покупатель спросил самую большую глупость, которую только можно себе представить. Вернувшись домой, Серж Помпиньяк обнаружил, что юная продавщица не идет у него из головы. В тот вечер он решил не подавать фазанов на ужин своему гостю. Вместо этого на следующий день он съел их сам — один, в своей роскошной столовой, — выплевывая дробинки, об одну из которых сломал зуб, и аккуратно раскладывая по ободку блюда. Расправившись с дичью, землевладелец по очереди подносил крошечные металлические шарики к свету и внимательно рассматривал каждый. Затем встал со стула, взял маленькую деревянную шкатулку и одну за другой уложил туда все дробинки. Они приятно перекатывались внутри, пока Серж Помпиньяк шел к письменному столу и прятал шкатулку в тайник. И лишь затем он позвонил своему дантисту.
Не в состоянии забыть девушку с длинной косой, в окровавленном фартуке, на следующий день он вернулся в мясную лавку, но обнаружил, что предмет его страсти отсутствует. Стесняясь спросить, где она может быть, он тем не менее купил еще двух фазанов. Спустя три дня, проходя мимо лавки, Серж Помпиньяк заметил знакомую фигурку между витков кровяной колбасы и оказался внутри раньше, чем сообразил, что ноги несут его сами. Он торчал у полок, заставленных баночками с консервами и горчицей, старательно избегая прочего персонала, а когда девушка освободилась, попросил пару свежих фазанов. Пока Эмилия заворачивала покупку, он поинтересовался, не сама ли она подстрелила этих чудесных птиц, и та ответила «нет» — так, словно покупатель спросил самую большую глупость, которую только можно себе представить. Уже дома Серж Помпиньяк выложил фазанов на кухонный стол и напрочь забыл о них — до тех пор, пока вонь не стала настолько невыносимой, что даже собак вывернуло
На следующей неделе землевладелец прошел прямо к прилавку и объявил, что покупает все, что выставлено на продажу, включая баночки с консервами и горчицей. Когда покупки были погружены в ждавший на улице фургон, Серж Помпиньяк обратился к Фредерику Фрэссу с такими словами:
— Я полагаю, работа вашей племянницы на сегодня закончена. Могу ли я попросить вашего разрешения пригласить ее на вечернюю прогулку?
Фредерик, еще не совсем пришедший в себя, взглянул на племянницу и ошибочно принял ужас в ее глазах за уступку. Шесть месяцев спустя, вконец изнуренная разочарованием от того, что каждое утро на столе обнаруживались лишь письма от матери, Эмилия Фрэсс согласилась выйти за Сержа Помпиньяка.
Вскоре после переезда Эмилии в супружеское гнездо муж предложил ей бросить работу в лавке. Поначалу Эмилия Фрэсс, которая отказалась менять свою девичью фамилию, игнорировала настойчивые просьбы мужа, порожденные страхом, что кто-то еще может полюбить ее так же сильно, как и он сам. В конце концов, на десятый день молчаливого бойкота со стороны супруга, Эмилия уступила. Ее мать считала, что это к лучшему. «Тебе не нужно больше работать в лавке, — писала она. — Уж точно не с таким богатеньким муженьком. Считай, тебе крупно повезло».
Первое время Эмилия бродила по своему новому огромному дому, смотрела на уродливые картины маслом и гротескно резную мебель и вспоминала Амур-сюр-Белль. Однажды она даже собралась еще раз написать Гийому Ладусету, но передумала, посчитав его молчание знаком отсутствия интереса. Год спустя мать поинтересовалась, почему они не заводят детей. Эмилия попробовала пересчитать по пальцам количество раз, когда они с мужем занимались любовью, и поняла, что ей хватит одной руки. Впервые она стала подозревать, что что-то не так, когда молодоженам понадобилось три месяца на то, чтобы консумировать брак. Однако проблема упорно замалчивалась, и чем дольше это тянулось, тем сильнее Серж Помпиньяк злился на женщину, с которой связывал надежды на исцеление.
Без детей, за которыми нужно было присматривать, без работы, давно отданной новому ученику, Эмилия целые дни проводила за уборкой дома, запираясь по очереди в каждой комнате, чтобы ее не потревожила прислуга, уже наведшая там порядок. Протерев мебель от несуществующей пыли, она принималась за полировку с рвением, усиленным непреодолимым желанием хоть что-нибудь изменить. Доведя себя до изнурения уборкой в одной комнате, она немедленно бралась за вторую — и так до тех пор, пока не обходила весь дом, после чего все начиналось сызнова. Когда горничные пожаловались, что им вечно недостает полироли, Эмилия стала втихаря покупать свою, дабы не возбуждать лишних подозрений, а протертые до дыр тряпки — втайне сжигать. Сидя за обеденным столом, толщина которого с годами яростной полировки уменьшилась дюйма на три, Серж Помпиньяк смотрел на свою жену, на ее до времени поседевшие волосы, и пытался вспомнить ту девушку, что стреляла когда-то дробью, хранившейся в маленькой деревянной шкатулке. Она же пыталась вспомнить мужчину, который жаждал ее с такой силой, что готов был купить гору свежего мяса, равную весу шестнадцати человек, вкупе с 2312 баночками горчицы.
Облегчение наступило в тот день, когда двадцать семь лет спустя Серж Помпиньяк вручил Эмилии больше денег, чем мясная лавка могла принести за десяток лет.
— Мне жаль, — произнес он. — Я думал, все будет иначе. Пожалуйста, прости меня.
— Да, — сказала она.
— Что будешь делать?
Эмилия ненадолго задумалась, прежде чем ответить:
— Я собираюсь купить замок в Амур-сюр-Белль. Там такая грязища!
За годы ее отсутствия Гийом имел пару-тройку амурных связей, но ни одна из них даже близко не лежала с тем, что он чувствовал к Эмилии Фрэсс. Мельком он видел Эмилию в редкие выходные, когда та приезжала в деревню навестить родителей. Но заговорить с ней Гийом так и не решился — не хватило духу. Однажды, когда Эмилия по старой памяти зашла в парикмахерскую постричься, она обнаружила дверь закрытой и записку на ней: «Вернусь через пять минут. Для тех, кто не может ждать, — ножницы на столе».
Когда неделю назад Эмилия навсегда вернулась в Амур-сюр-Белль, подняв за собой разводной мост замка, по деревне поползли шепотки про ее длинные поседевшие волосы и бездетность. Слухи насчет того, каким образом ей удалось позволить себе это угрюмое строение с его скандальными бастионами, кружили по деревенским улочкам с беспрестанным ветром. Но Гийом отказался поверить тому, что задуло в замочную скважину его двери, и просто старался придумать слова, что он непременно скажет своей первой и единственной любви, когда рано или поздно столкнется с Эмилией лицом к лицу…