Сват из Перигора
Шрифт:
Спустившись обратно, они прогулялись до замка эпохи Возрождения, и, прежде чем войти внутрь, Лизетт Робер зачитала его историю вслух. Но Стефан Жолли так и не услышал, что замок строили по приказу Жакетт Монтброн, супруги Андре де Бурдея, правителя Перигора, готовясь принять в нем Екатерину Медичи с подобающей ее величеству пышностью, — ибо столь велико было сердечное смятение булочника, что он напрочь оглох. Они прошли по длинному коридору, восторгаясь древними дубовыми сундуками с множеством железных заклепок в форме цветов. Лизетт Робер указала на табличку, сообщавшую, что в этих сундуках некогда хранили приданое, и слух неожиданно вернулся к Стефану Жолли, став даже острее прежнего.
В зале со сводчатым потолком Лизетт Робер, сверившись с путеводителем, объявила, что некогда помещение служило кухней, но впоследствии было превращено в часовню. И пока повитуха изучала сцену Ионы и кита, вырезанную в основании готическо-ренессансной гробницы XVI
Они поднялись по изящным ступенькам на второй этаж. Стефан Жолли задержался на лестничной площадке, очарованный орнаментами на дверцах деревянных буфетов, где когда-то держали блюда, которые перед подачей на стол непременно проверялись дегустаторами на предмет наличия яда. Однако Лизетт Робер уже исчезла в одной из комнат, и булочник, не получивший никаких разъяснений насчет гротескной — полулюди-полузвери, полумужчины-полуженщины — резьбы, предположил, что вожделение довело его до сумасшествия, хотя в действительности это был тот единственный краткий миг за весь сегодняшний день, когда он полностью контролировал свои чувства.
Стефан Жолли прошел в восхитительную «Золотую гостиную», где и обнаружил Лизетт Робер. Заглядывая в путеводитель, повитуха сообщила, что это работа Жакетт Монтброн, которой нужен был зал внушительных размеров и великолепия, дабы произвести впечатление на Екатерину Медичи, но королева так и не приехала. Лизетт Робер восхитилась деревянными балками, щедро расписанными букетиками, сфинксами, фамильными вензелями и фантастическими животными, которые тянулись по всей длине комнаты. Обратила внимание на роскошь панелей на всех четырех стенах, разрисованных пейзажами, руинами, парками и шато. И указала своему спутнику на две картины маслом, что висели над каминами друг против друга в разных концах залы. Картины изображали богинь Флору и Абунданцию [28] и, согласно путеводителю, были накрыты тканью, когда в моду вошли скромность и благопристойность. После чего Лизетт Робер подвела булочника к пяти французским и английским гобеленам XVII и XVIII веков. Но Стефан Жолли не мог насладиться знаменитой сценой охоты Франциска I верхом на лошади, с сокольничими и собаками, ибо красота собеседницы лишила его зрения.
28
Абунданция — в римской мифологии богиня успеха, процветания, достатка и удачливой судьбы.
На третьем этаже — ослепленного булочника вела музыка шагов Лизетт Робер по стертым каменным ступенькам — они свернули в первую же комнату справа. Но ни один из них так и не увидел экзотические испанские шкафчики XVII века со множеством запиравшихся на замок ящичков и замысловатыми инкрустациями сусальным золотом и слоновой костью. Не увидели они и парижский гобелен XVII века, изображавший Рено и Армиду. Они не заметили даже большие металлические испанские жаровни, куда сваливали горячие угли, дабы использовать как дополнительный источник тепла. Вместо этого повитуха и булочник, к которому моментально вернулось зрение, дружно уставились на кровать Карла V по левую руку от двери. Но не ее роскошная позолота приковала их взгляд. И даже не факт, что кровать некогда стояла во дворце в Сарагосе и называлась не иначе как «Райским ложем», было истинной причиной столь внезапного ступора. В головах обоих неожиданно вспыхнуло воспоминание о той бурной ночи, что они провели вместе в одной постели во время печально известного мини-торнадо, — воспоминание, от которого Лизетт Робер надеялась избавиться как можно скорее и в котором Стефан Жолли купался каждую ночь с тех самых пор.
Позднее в тот же день Гийом Ладусет все еще смотрел на подарок почтальона, так и стоявший не политым в углу конторы, когда открылась дверь. Это была Лизетт Робер.
— Лизетт! Входи, не стесняйся. Присаживайся. Бокал вина? — засуетился сваха, надеясь, что хорошие новости поднимут его упавшее ниже некуда настроение.
— Спасибо, с удовольствием, — поблагодарила та, опускаясь на подушку с вышитым вручную редисом.
Сваха открыл левый нижний ящик стола, наполнил два бокала и передал один повитухе.
— Орехи? — спросил он, предлагая гостье мисочку с грецкими орехами.
— Нет, спасибо, — покачала головой повитуха, которая и со своими-то еще не разобралась.
— Ну, Лизетт, рассказывай. Как все прошло в Бурдее?
И Лизетт Робер рассказала. О приятной прогулке через готический мостик с видом на мельницу в
С годами обитатели Амур-сюр-Белль настолько сжились с беспрестанным бризом, что мало кто в тот злосчастный день 1999-го заметил, как ветер поднялся и к моменту, когда на сие обстоятельство все же обратили внимание, дул уже со значительной силой. Большинство жителей деревни восприняли это как развлечение и сгрудились у окон в надежде увидеть, как ветер срывает парик с головы Марселя Кусси. Но спектакль так и не состоялся, поскольку в тот день старик-фермер с удивлением обнаружил, что его лимузенские коровы, вместо того чтобы лечь на землю — как они поступали всякий раз в предвестии дождя, — вдруг стали пятиться задом. Феномен, о котором маленькому Марселю рассказывал — хотя сам лично ни разу не видел — еще его дед, так напугал фермера, что тот, не доверяя своему ветхому коровнику, заперся в доме вместе со всем своим двурогим семейством. И когда выкорчеванные брюквы с грохотом полетели в окна и деревня сотряслась от звона разбитого стекла, перепуганные обитатели кинулись закрывать ставни. Но было уже слишком поздно. Порывы ветра попросту вырывали ставни из петель и взметали ввысь, точно игральные карты. Лизетт Робер же, наоборот, незадолго до этого распахнула все окна настежь — в надежде, что ветер пройдется по комнатам и избавит ее от необходимости вытирать пыль. И теперь, попытавшись закрыть их, с изумлением обнаружила, как нечто с чудовищной силой толкает их ей навстречу. С полки посыпались ее драгоценные баночки с фуа-гра, вдребезги разбиваясь о кухонный пол, мебель принялась кататься туда-сюда от стены к стене, и Лизетт Робер первым делом подумала о сыне и возблагодарила Всевышнего, что тот уехал на все выходные. Вторым же делом повитуха подумала о семейном фортепиано — единственной вещи в доме, которая для нее что-то значила. Лизетт уселась на него сверху, пытаясь ногами прижать крышку. Но уже через миг верхом на любимом инструменте проехалась вдоль всей гостиной и поняла, что дни ее сочтены и как-то глупо умирать, разучив лишь одну мелодию.
Эти-то ее слоновьи попытки разучить вторую и предупредили Стефана Жолли о плачевном состоянии повитухи. Он только-только успел закрыть ставни, позвонить родителям, чтобы попрощаться, и сидел теперь в кухне с бокалом и бутылкой шампанского. Отвратительный звук булочник узнал в первую же секунду, как только тот вырвался из дымохода под аккомпанемент ревущего с ним в унисон ветра. Стефан Жолли был человеком сдержанным и терпеливым, но чтобы встречать под назойливую какофонию еще и свой смертный час? Нет, это уже перебор. Он встал, надел куртку и открыл дверь на улицу.
Стефан Жолли был, пожалуй, единственным человеком в Амур-сюр-Белль, кто мог удержаться на ногах в столь ужасающих погодных условиях, и все благодаря двум десяткам лет безграничной преданности своему ремеслу. Хватаясь за подоконники и водосточные трубы, булочник следовал за обрывками музыки, которые забивались ему в уши, приближая дозу почти к летальной. Когда Стефан Жолли увидел Лизетт Робер, склонившуюся над партитурой, через открытое окно гостиной, он залез внутрь, взвалил пианистку на плечо и, не говоря ни слова, вынес все так же через окно. Цепляясь за подоконники и водосточные трубы, Стефан Жолли взял курс на свой дом — красная юбка повитухи надулась парусом и хлопала над их головами на ураганном ветру. Уже на кухне он поставил Лизетт Робер вертикально, а сам приступил к монументальной задаче — закрыванию входной двери. Справившись наконец с этой частью, булочник исчез в гостиной, но вскоре вернулся, волоча за собой диван, которым и подпер дверь — для вящей надежности. А затем невозмутимо достал второй бокал, наполнил шампанским и, предложив Лизетт, сел.