Сверчок
Шрифт:
В «Борисе Годунове» П. выступил как единомышленник Н. М. Карамзина, всегда стремившегося подчеркнуть ответственность аристократии за судьбу государства: мнение народное представало как объект манипуляций, движущей силой событий оказывалось провидение – Божий суд, от которого не суждено было уйти ни Годунову, ни Отрепьеву.
Один из наиболее значимых аспектов созданной П. в трагедии картины мира – историзм, не знающий ограничений и распространяющийся на идеологию, социальную и индивидуальную психологию, культурный быт и язык, требующий точности в деталях, отказывающийся от аллюзий, но
В Михайловском были написаны неск. глав «Евгения Онегина», который стал своего рода дневником П., отразившим не только развитие героев, но и духовную эволюцию самого поэта. Осн. тема романа – соотношение лит-ры и жизни: восприятие действительности через посредство лит. текста осмыслялось в сложном контексте истории чувств (которая описывалась с помощью явных и скрытых отсылок ко многим произведениям) и расценивалось П. скептически как проявление провинциального мышления (ср. иронически окрашенные замечания о Татьяне, которая приняла Онегина за Грандисона).
В 3-й главе П. рассуждал о «романе на старый лад», в котором торжествовала добродетель, и о новом, в котором восторжествовал порок. «Евгений Онегин» начинался как сочинение в новейшем вкусе, как рассказ о «москвиче в гарольдовом плаще», где «русская хандра» соотносилась с «англицким сплином», но закончиться он должен был «на старый лад» – отказом Татьяны – в абсолютном несоответствии духу новой эпохи.
Вместе с тем мотивы долга, личного достоинства и чести сочетались с темой невозможности взаимопонимания в мире, где царят рок и случай, отнимающие любовь и надежду, где малозначимый поступок способен повлечь за собой самые серьёзные последствия и где переживание необратимости времени и поступка стало доминантой самосознания героев и автора.
Восстание 14(26).12.1825, следствие и суд над заговорщиками П. воспринял двойственно. Лично зная мн. участников событий, он относился к ним сочувственно, в первую очередь к И. И. Пущину и В. К. Кюхельбекеру, которых до конца жизни считал своими друзьями (см., в частности, послание «И. И. Пущину»), – неслучайно в его стихотворениях возникала тема «милости к падшим» [«Стансы» («В надежде славы и добра…»), 1826, опубл. в 1828; «Пир Петра Первого», 1835, опубл. в 1836; и др.]; но в революцию не верил, а поскольку ни прямо, ни косвенно не участвовал в её подготовке, то надеялся на освобождение из ссылки.
Оно оказалось почти мгновенным и драматическим.
В ночь с 3(15) на 4(16).9.1826 П. получил предписание явиться в Москву. 8(20) сент. состоялась беседа поэта с имп. Николаем I, в ходе которой П. на заданный вопрос, принял бы он участие в восстании, будь он 14 дек. в С.-Петербурге, отвечал утвердительно, объясняя это тем, что заговорщики были его друзьями.
Результатом разговора стало позволение П. выбирать место жительства и отмена общей цензуры: Николай I объявил, что сам будет его цензором. «
Тут я вновь прерву цитирование биографии А. Пушкина, чтобы указать читатель что нарисованная авторами биографии «идиллическая» картинка – «помилования» А.С. Пушкина, который вместо ссылки в Сибирь был внезапно возвращён из опалы и мало того будучи как показало пришедшее время человеком совершенно не способным к выполнению какой-либо служебной обязанности по линии Коллегии иностранных дел он был вновь принят туда на службу!
Причем свободных мест там не было, и русский царь Николай Первый выделил из своих секретных фонтов 5000 руб. для выплаты жалования А. Пушкину до тех пор, пока для него в штатном расписании не найдется постоянного места и штатного оклада.
Вот тут-то и кажется вашему подозрительному автору, что в ходе следствия А. Пушкин сообщил какие-то то важные сведения о планах декабристов и тем самым заслужил «прощения»!
Более того Руководству российской жандармерии во главе с А.Х. Бенкендорфом удалось, обеспечив ему якобы «личное покровительство» фактически «завербовать» А. Пушкина в качестве своего рода «тайного осведомителя и более того «направить» его лит. Талант на службу интересов Российской империи!
Об этом «особом покровительстве» отчасти и свидетельствует и цитируемая мною биография:
«Как выяснилось впоследствии, эта милость не в полной мере оградила П. от общей цензуры, а вместе с тем обнаружила определённую двусмысленность: так, «Борис Годунов» был разрешён к печати далеко не сразу; в то же время печатание «Истории Пугачёвского бунта» вряд ли было бы дозволено обычной цензурой.» …
Ну, а далее в жизни А. Пушкина тоже происходит много интересных, но до конца так и не раскрытых в своей значимости событий.
Биограф пишет: «Осень 1826 – вершина прижизненной славы П., восторженно встреченного лит. и светской Москвой; публичные чтения «Бориса Годунова» следовали одно за другим.
Успех, однако, был омрачён: в либеральном англ. клубе П. провозглашал здравие нового государя, что было воспринято как конформистское отступничество от прежнего свободолюбия.
Когда в мае 1827 П. уехал в С.-Петербург, его отношения с моск. кругами были уже основательно испорчены; показательно, что в «Путешествии из Москвы в Петербург» (1833–35, опубл. не полностью в 1841, полностью – в 1880) П. будет сочувственно писать об осмеянной А. С. Грибоедовым в «Горе от ума» «фамусовской» Москве.
Со 2-й пол. 1820-х гг. П. всё чаще обращается к религ. тематике: такова ода «Пророк» (1826, опубл. в 1828), ориентированная на начало 6-й главы библейской Книги Исайи. К 1827 относится первый значит. опыт П. в прозе – оставшийся незавершённым историч. роман «Арап Петра Великого» (1827, опубл. полностью в 1837, посм.).
В лирике П. усиливаются мотивы недовольства собств. жизнью»
Ну что ж очень хорошее замечание! Причины для недовольства личной жизнью у А. Пушкина было очень много, но первопричиной этих недовольств и неудобств было как раз само поведение А. Пушкина как в обществе, так и в среде своих родственников и в своей собственной семье!