Свергнуть всякое иго. Повесть о Джоне Лилберне
Шрифт:
Видимо, кавалеры тоже не ожидали нарваться на противника так быстро.
После первого залпа они еще некоторое время скакали по инерции вперед, второй заставил их смешаться, лишь несколько всадников доскакало до ощетинившихся копьями рядов, но и они не стали дожидаться, когда мушкеты будут перезаряжены вновь, и, выкрикивая угрозы и ругательства, умчались обратно.
Казалось, внезапная пальба разорвала не только тишину, но и прорвала белесую пелену, застилавшую с утра всю окрестность. Туман быстро начал подниматься, кавалерийская масса, разделившаяся на два потока, словно бы уволакивала за собой две половины
Сомнений не оставалось — король наступал со всей армией.
Лилберн оглянулся в сторону Кингстона. Артиллерийский обоз пылил вдали, милях в полутора от них. Справа тоже началась стрельба, долетали звуки труб, барабанная дробь. Первые ядра взрыли землю, не долетев до шеренг. Солдаты попятились, невольно втянули головы в плечи. Конница кавалеров, заворачивая широкой дугой, нацеливалась наперерез обозу.
— Налево! Бегом! — закричал Лилберн.
Они пробежали ярдов триста, остановились, тяжело дыша, и с ходу дали залп, потом еще один. Уже можно было разглядеть лицо передового возницы, мелькание руки, нахлестывавшей бока лошадей.
— Братья мои! — кричал Эверард, бегая за рядами, раздавая порох и пули. — Стойте крепко, врастайте как пеньки. Рубят только бегущих, помните это. Бейте по лошадям. Кавалер без лошади — что собака без ног: лает, но укусить не может.
Наконец обоз прогрохотал за их спинами, достиг развилки и свернул в сторону Брентфорда. Две или три разбитые ядрами повозки остались на дороге. Лошадь без возницы, скользя ногами, пыталась вытащить сползшую в канаву кулеврину. Густые колонны пехоты надвигались на них спереди, конница обходила слева. Отступая, растянувшиеся роты словно бы погружались в вершину острого угла между улицей городка и Темзой, уплотнялись, густели. Несколько раненых, поддерживая друг друга, брели к домам, на отданном Лилберном коне увезли барабанщика с оторванной ядром ступней.
К полудню кавалеры, видимо примирившись с тем, что прорыв силами одной конницы не удался, подтянули артиллерию и начали выкашивать ряды защитников с безопасного расстояния. Потом пошли в атаку по всему фронту.
Остаток дня сохранился в памяти Лилберна цепью несвязанных обрывков, выкриков, картин, мелькнувших в просветах порохового дыма. Упавший кавалерист с задранной, зацепившейся за стремя ногой… Развороченное пулей лицо солдата… Горящий дом и крик женщины из окна… Сверкающие ряды шлемов, надвигающиеся на них…
Потом он сидел на земле, и кто-то бинтовал ему колено, а он кричал то ли от боли, то ли от злости.
Потом жадно пил воду, принесенную из реки.
Потом снова стоял в рядах и шомполом заколачивал в раскаленный ствол пулю за пулей.
Между домами ему была видна затянутая дымом баррикада и красные мундиры солдат Холлеса на ней. С каждым разом, как он бросал туда взгляд, красных мундиров становилось все меньше. Вскоре они совсем исчезли, сменились чужими, зелеными.
Пальба теперь доносилась и с восточной окраины.
Он понял, что это подоспевшие Гемпден и Брук ввязались в бой, но королевская пехота уже окружила остатки его рот, отрезала их от моста через Брент, теснила к Темзе.
Солдаты, расстреляв все заряды, пятились, выставив копья, потом побежали. Увлекаемый ими, он тоже сбежал вниз с обрыва и прыгнул в воду. От холода сразу перехватило дыхание, сдавило грудь. Мышцы рук и ног быстро немели, отказывались повиноваться ему, течение выносило назад на берег. Казалось, что в обе раны — старую и новую, на ноге — ввинчиваются бесконечно длинные ледяные сверла. Он захлебнулся, судорожно заработал ногами, нащупал дно, оттолкнулся, сделал несколько гребков и стал на мелкоте, согнувшись в мучительном, судорожном кашле. Не в силах распрямиться, поднять глаза, он видел только ноги подходивших к нему, поднятые выше колен сапоги, потом тупой удар обрушился на голову — и все исчезло.
Очнулся он в смрадной темноте, наполненной стонами, духотой, шевелением человеческих тел. Кто-то поддерживал его за спину, пытался всунуть в рот горлышко фляжки, вылить остаток джина. Обжигающая струя хлынула на язык, вышибла слезы из глаз. Озноб бил его с такой силой, что он не мог выговорить ни слова, только пожал руку, державшую фляжку. Потом снова впал в забытье.
Утром первое, что он увидел, была забинтованная голова на фоне окошка под самой крышей сарая. Солдат стоял на куче жерновов и борон, сваленных у стены, и негромко переговаривался с кем-то снаружи.
— Если у вас есть деньжата, капитан, этот парень может достать какой-нибудь еды и даже выпивки.
Лилберн оперся о жернов здоровой рукой, подтянулся, сел. Во рту было сухо и вязко, затылок ныл, мокрая одежда ползала по телу, как змея, леденила кожу. Он вспомнил, что последний раз ел вчера утром, — печеную рыбу и хлеб, сунутые Элизабет в седельную сумку. Рука его сама собой поползла по карману, но не смогла в него проникнуть — он был вывернут наизнанку и пуст. Десять фунтов, должно быть, достались тем, на берегу. Как знать, может, именно это и спасло ему жизнь.
Тугой звук пушечного выстрела приплыл издалека, за ним другой, третий. Пленные подняли головы, оживились, полезли к окнам. Спорили о том, где стреляют — у Торнхэм-грина или уже у самого Лондона? Канонада продолжалась полчаса, потом стихла. Лица помрачнели, разговоры смолкли.
Вскоре дверь сарая распахнулась, было приказано выходить.
По улице непрерывной вереницей двигалась пехота, потом потянулся обоз. Конвойные дождались просвета и втиснули колонну пленных между телегой с палатками и стадом овец, шедших под охраной фуражиров. День был пасмурный, обгоревшие и побитые ядрами дома казались неузнаваемыми, и Лилберн не сразу понял, в какую же сторону движется этот поток. Лишь почувствовав под ногами доски моста через Брент, увидев остатки баррикады с неубранными трупами, он понял и начал тихо смеяться.
Их гнали на запад. Армия короля отступала.
«Всю ночь с 12 на 13 ноября от Лондона в сторону Брентфорда стекались вооруженные горожане, лорды и джентльмены, числившиеся в армии, так что наутро перед королем стояло войско, способное проглотить его армию целиком. Кроме того, силы его оказались окруженными со всех сторон, так что у многих явилась надежда, что эта печальная война наконец-то закончится.
Но вдруг дверь судьбы распахнулась перед королем.