Сверхновая американская фантастика, 1994 № 01
Шрифт:
Много птиц обитает на искусственной планетке Кириньяга, названной так в честь священной горы, на которой живет Нгаии. Мы привезли их вместе с другими животными, когда заключили с Советом Утопий договор об аренде и переселились сюда из Кении, где не осталось места для тех, кто чтит истинные традиции кикуйу. Наш новый мир стал домом для марабу и грифа, страуса и речного орла, ткачика и цапли и многих, многих других. Даже я, Кориба, мунду-мугу, или шаман, наслаждаюсь разноцветьем их оперения и нахожу успокоение в их пении. И во второй половине дня, ближе к вечеру, я частенько сижу в моем бома [17] , привалившись спиной к стволу старой акации, наблюдая, как переливаются в солнечных лучах их перышки, вслушиваясь в мелодичные песни птиц, что слетают к вьющейся меж домов деревни реке, чтобы утолить жажду.
17
Двор (суахили), здесь и далее примем, переводчика.
В один из таких вечеров по длинной извилистой тропе к моему дому на вершине холма добралась девочка Камари, которая пока не проходила церемонии обрезания, не достигнув еще брачного возраста. В ладонях Камари несла какой-то серый комочек.
— Джамбо [18] , Кориба, — поздоровалась она со мной.
— Джамбо, Камари, — ответил я, — Что ты принесла мне, дитя?
— Вот. — Она протянула птенца африканского карликового сокола, который не оставлял попыток вырваться из ее рук. — Я нашла его на нашем поле. Он не может летать.
18
Добрый день, привет (суахили).
— Он уже полностью оперился, — Я поднялся и тут увидел, что одно крыло птенца неестественно вывернуто. — A-а! Он сломал крыло.
— Ты можешь вылечить его, мундумугу? — спросила Камари.
Я осмотрел крыло птенца, пока девочка придерживала голову соколенка, не давая клюнуть.
— Вылечить его я смогу, Камари, но не в моих силах вернуть ему возможность летать. Крыло заживет, но не сможет больше нести тяжесть его тела. Думаю, мы должны убить птицу.
— Нет! — Она прижала сокола к груди. — Ты поможешь ему выжить, а я буду заботиться о нем.
Я пристально посмотрел на птичку, покачал головой.
— Он не захочет жить, — наконец вымолвил я.
— Но почему?
— Потому что он уже взмывал высоко в небо на теплых крыльях ветра.
— Я тебя не понимаю, — нахмурилась Камари.
— Птица, коснувшаяся неба, — пояснил я, — не найдет счастья, коротая свой век на земле.
— Я сделаю его счастливым, — решительно заявила Камари. — Ты его вылечишь, я буду о нем заботиться, и он будет жить.
— Я его вылечу, а ты будешь о нем заботиться, — повторил я, — но жить он не будет.
— Сколько я должна заплатить за лечение? — неожиданно по-деловому спросила она.
— Я не беру платы с детей, — ответил я. — Завтра я приду к твоему отцу, и он мне заплатит.
Камари покачала головой:
— Это моя птичка. Я сама расплачусь с тобой.
— Очень хорошо, — Меня восхищала ее смелость, ибо большинство детей и все взрослые боялись мундумугу и никогда не решались в чем-то противоречить ему. — Целый месяц ты будешь утром и днем подметать мой двор. Просушивать на солнце одеяла, наполнять водой бурдюк и собирать хворост для моего очага.
— Это справедливо, — кивнула она, обдумав мои слова. Затем добавила. — А если птица умрет до того, как кончится месяц?
— Тогда ты поймешь, что мундумугу мудрее маленькой девочки кикуйу.
Камари гордо вскинула голову:
— Он не умрет. Ты перевяжешь крыло прямо сейчас?
— Да.
— Я помогу.
Я покачал головой:
— Лучше смастери клетку, в которую мы посадим его. Если он слишком быстро начнет шевелить крылом, то снова сломает его, и тогда мне придется его убить.
Она протянула мне сокола.
— Скоро вернусь. — И побежала к своему дому.
Я внес птицу в хижину. Сокол совсем обессилел и позволил мне крепко завязать его клюв. Затем я осторожно соединил концы сломанных косточек и притянул крыло к телу, чтобы обездвижить. Сокол пищал от боли, когда я соединял кости, но не дергался и не мешал, лишь не мигая смотрел на меня. Так что удалось управиться за десять минут.
Камари вернулась часом позже с маленькой деревянной клеткой в руках.
— Не слишком мала, Кориба? — спросила она.
Я взял у нее клетку, осмотрел.
— Даже великовата. Он не должен шевелить крылом, пока не срастутся кости.
— Он и не будет, — заверила она меня. — Я буду постоянно присматривать за ним, целыми днями.
— Ты будешь присматривать за ним целыми днями? — улыбнувшись, повторил я.
— Да.
— А кто тогда будет подметать мой двор и наполнять бурдюк водой?
— Я буду носить клетку с собой, — ответила она.
— С птицей клетка потяжелее будет, — предупредил я.
— Когда я выйду замуж, мне придется таскать куда более тяжелую ношу, ведь я буду возделывать поле и носить дрова для очага в доме моего мужа. Неплохая подготовка. Почему ты улыбаешься, Кориба?
— Не привык к поучениям маленьких детей. — Улыбка действительно не сходила с моего лица.
— Я не поучала тебя, — с достоинством возразила Камари. — Просто объясняла, что меня ждет.
— Ты совершенно не боишься меня, маленькая Камари? — спросил я, заслоняя глаза ладонью от вечернего солнца.
— Почему я должна тебя бояться?
— Потому что я твой мундумугу.
— Это означает лишь одно: ты всех умнее. — Она пожала плечами. Бросила камушком в курицу, решившую подойти к клетке. Курица убежала, недовольно кудахча. — Со временем я стану такой же мудрой, как и ты.
— Неужели?
Она уверенно кивнула.
— Я уже считаю лучше отца и многое могу запомнить.
— Например? — Я чуть повернулся, чтобы налетевший порыв горячего ветра не запорошил глаза пылью.
— Помнишь историю о птичке-медовинке, которую ты рассказывал деревенским детишкам перед сезоном дождей?
Я кивнул.
— Я могу повторить ее.
— Ты хочешь сказать, что помнишь ту историю?
Камари энергично замотала головой:
— Нет, могу повторить слово в слово.