Сверхновая американская фантастика, 1994 № 01
Шрифт:
— Тебе хватило ума, чтобы понять, что это история, — похвалил ее я.
— Прочти мне еще одну! — попросила Камари.
Я покачал головой:
— Ты помнишь наш уговор? Только одну и ни слова больше.
Задумавшись, она опустила голову, затем вскинула ее, ярко блеснув глазами.
— Тогда научи меня читать эти заклинания.
— Это противоречит закону кикуйу. Женщинам не дозволяется читать.
— Почему?
— Долг женщины — возделывать поля, растирать зерна в муку, поддерживать огонь в очаге, ткать полотно и вынашивать детей своего мужа.
— Но я не женщина, — возразила Камари. — Я маленькая девочка.
— Станешь женщиной, а женщина не должна читать.
— Научи меня сейчас, а став женщиной, я все забуду.
— Разве орел забывает, как летать, а гиена — как убивать?
— Это несправедливо.
— Да, — согласился я. — Но обоснованно.
— Я не понимаю.
— Тогда давай я тебе все объясню. Присядь, Камари.
Она села напротив меня и наклонилась вперед, готовая ловить каждое слово.
— Много лет тому назад кикуйу жили в тени Кириньяги, горы, с вершины которой Нгайи правил миром…
— Я знаю, — вырвалось у нее, — А потом пришли европейцы и построили свои города.
— Ты перебиваешь.
— Извини, Кориба, но я уже знаю эту историю.
— Не всю, — возразил я. — До появления европейцев мы жили в мире с землей. Мы пасли скот и пахали землю, рожали достаточно детей, чтобы заменять тех, кто умирал от старости или болезней, и тех, кто погибал в сражениях с масаями, вакамба и нанди. Жизнь наша была проста, но насыщенна.
— И тут пришли европейцы! — не выдержала Камари.
— И тут пришли европейцы, — согласился я. — И показали нам, что жить можно иначе, принесли другие обычаи.
— Дурные!
Я покачал головой.
— Европейцы привыкли так жить. В этом нет ничего плохого. Для них. Я знаю, потому что учился в европейских школах. Но их обычаи не годятся для кикуйу, или масаев, или вакамба, или эмби, или киси, как, впрочем, и для всех остальных племен [20] . Мы видели одежду, которую они носили, дома, которые они строили, машины, которыми они пользовались, и мы попытались стать европейцами. Но мы — не европейцы, и их пути — не наши пути. То, что хорошо для них, не годится для нас. В наших городах царила грязь, там жило слишком много людей, наши земли истощались, наш скот погибал, наша вода становилась непригодной для питья, и, наконец, когда Совет по делам Утопий разрешил нам переселиться на планету Кириньяга, мы оставили Кению и прилетели сюда, чтобы жить по законам, которые хороши для кикуйу. — Я помолчал. — В стародавние времена у кикуйу не было письменности, никто не умел читать, и, раз мы здесь, на Кириньяге, возрождаем традиции кикуйу, нам нет нужды учиться читать или писать.
20
В Кении проживает около сорока племен. Здесь перечислены наиболее крупные.
— Но что плохого в умении читать? — спросила Камари. — Не может оно считаться плохим только потому, что никто из кикуйу не мог читать до прихода европейцев.
— Чтение покажет тебе, что можно жить и думать иначе, и тогда жизнь на Кириньяге может стать в тягость.
— Но ты же читаешь и всем доволен.
— Я мундумугу. Я достаточно мудр, чтобы понять, что прочитанное мною — ложь.
— Но ложь не обязательно плоха, — настаивала она. — Ты все время рассказываешь нам лживые истории.
— Мундумугу никогда не лжет своему народу, — сурово возразил я.
— А как же история о льве и кролике, о том, как появилась радуга? Такого же на самом деле не было?
— Это сказки.
— Что такое сказка?
— Особый вид истории.
— Это правдивая история?
— Отчасти.
— Если она правдивая лишь отчасти, значит, в ней есть и частичка лжи? — спросила она и продолжила, не дав мне ответить. — Если я могу слушать ложь, почему я не могу ее прочитать?
— Я тебе уже все объяснил.
— Эго несправедливо, — повторила она.
— Да, — вновь согласился я. — Но такова жизнь, и если заглянуть в будущее, это служит лишь благу кикуйу.
— Не пойму, что для нас в этом хорошего.
— Видишь ли, мы — все, что осталось от кикуйу. Ранее мы пытались стать другими, но превратились не в городских кикуйу, не в плохих кикуйу, не в несчастных кикуйу, а в совершенно новое племя, называемое кенийцы. Те из нас, кто улетел на Кириньягу, прибыли сюда для того, чтобы сохранять традиции древности. И если женщины начнут читать, кому-то из них не понравятся здешние порядки, они вернутся на Землю, и в конце концов кикуйу исчезнут.
— Но я не хочу покидать Кириньягу! — запротестовала Камари. — Я хочу выйти замуж, рожать детей моему мужу, обрабатывать поля его рода, а в старости приглядывать за внуками.
— Вот это правильно.
— Но я также хочу читать о других мирах и других временах.
Я покачал головой:
— Нет.
— Но…
— Думаю, на сегодня разговоров достаточно, — отрезал я. — Солнце уже высоко, а ты не закончила свою работу, хотя тебе есть еще что делать в доме отца, а к вечеру ты должна вернуться сюда.
Без единого слова она поднялась и скрылась в хижине. Закончив уборку, подмела двор, подхватила клетку и зашагала к деревне.
Я проводил ее взглядом, затем прошел в хижину, включил компьютер и обсудил с СТО [21] возможность незначительной корректировки орбиты, ибо на Кириньяге уже месяц стояла жара. Возражений с их стороны не последовало, так что несколько минут спустя я шагал по тропе следом за Камари. На центральной площади деревни я осторожно опустился на землю, начал раскладывать кости и амулеты, дабы призвать Нгайи оросить Кириньягу легким дождем, который инженеры СТО обещали организовать после полудня.
21
Служба технического обеспечения.
Тут же ко мне сбежались дети. Так случалось всякий раз, когда я спускался в деревню со своего холма.
— Джамбо, Кориба! — кричали они.
— Джамбо, мои храбрые юные воины, — отвечал я, все еще сидя на земле.
— Почему ты пришел к нам этим утром, Кориба? — спросил Ндеми, самый смелый из детей.
— Я пришел, чтобы попросить Нгайи смочить наши поля слезами сострадания, ибо целый месяц у нас не было дождя и посевы могут засохнуть.
— А теперь, раз ты закончил говорить с Нгайи, расскажи нам какую-нибудь историю, — попросил Ндеми.