Сверхновая американская фантастика, 1994 № 01
Шрифт:
— Но, — я снова, теперь с робостью, трогаю пальцем перемещающийся комочек, — почему ты так уверенно говоришь! Что тебя так убеждает?!
— А ты уже не испытываешь уверенности? Это потому, что ты потерял то, что придает силы, веру, убежденность. Я знаю. Мое существо душа наполняет по-прежнему. А твоя вот уже несколько месяцев стягивалась и сжималась. Она ушла из твоих губ, сердца, кончиков пальцев. Из глубины глаз — из глубины души. Все это время она уплотнялась и отступала вовнутрь. Да, дорогой, я знаю.
— Ну ладно, — обхватываю я края раковины, — допустим на минуту, что это моя душа. Что будет, если я ее
Живой комочек делает сальто, погружается, потом медленно всплывает. Непохоже, чтобы у него были какие-либо органы чувств. Ровный и гладкий. Может ли он поглощать пищу? Или чистую энергию?
— Удастся ли мне воссоединиться с ней?
— Вряд ли. Теперь она слишком плотна. Ты просто съешь ее и растворишь желудочным соком. Дети уже не часть родителей, мать не может воссоединиться со своим ребенком, ты не можешь вновь обрести свою… Словом, — жена пожала плечами, — у твоей души теперь своя дорога. Она ушла от тебя, Том.
— И ты так можешь шутить? Ты меня действительно так ненавидишь? Неужели все эти годы ты скрывала ненависть ко мне?
— Ненависть, дорогой мой, неприложима к тому, кто потерял душу, так же как и любовь. И вообще, как можно любить или ненавидеть это? Но жизнь продолжается. Тебе придется присматривать за ней, Том.
На нашем баре стоит пустой круглый аквариум. Когда-то в нем жили золотые рыбки, а теперь плавает кустик анемон, да и тот искусственный. Прожив недолго, рыбки умерли, наверное от одиночества, если рыбы могут быть одиноки. А может, от пустоты, от ужаса перед пустым искривленным миром, как бы завернувшимся на себя. Беру аквариум, выкладываю анемоны на стол — и кидаюсь в ванную, внутренне содрогнувшись от мысли, что Мэри выдернула пробку и утопила м е н я. А Мэри уже в спальне, напевая, красится. Зачерпываю горсть воды с душой, бережно переношу в аквариум, доливаю его доверху и ставлю рядом с забытой коробочкой с дафниями, оставшимися от золотых рыбок. Может, мне ее дафниями покормить? Рта у нее, похоже, нет.
— Мэри, я пустил ее плавать в аквариум. Будь добра, не задень случайно. О боже, я же опаздываю. А надо ли мне идти на работу в тот день, когда я потерял душу?
— Не волнуйся, Том, все будет как обычно. Сегодняшний день ничем от других не отличается. А ведь правда, душа в интерьере смотрится лучше коллекции минералов?
Да разве можно украсить комнату амебой? Вот она плавает там посередине огромной амебой, не обращая на меня ни малейшего внимания. Прощай на время, моя душенька, я вернусь к тебе к шести. Не скучай. Не делай ничего такого, чего не делал бы я.
Слегка вращаясь и пульсируя, душа совершает еще круг.
Мэри сделает прическу, прихорошится, купит вино и все остальное к сегодняшнему ужину, на который приглашены Тони и Ванда Фитцджеральд. Наверное, будут артишоки, жаркое и клубника.
Я иду на работу. А душа моя остается дома.
Интересно, если Мэри поставит аквариум на огонь, почувствую ли я, что меня варят живьем? Донесется ли до меня ее боль?
Но боль не приходит. Напротив, как ни пытаюсь я уловить в себе что-то необычное, ощущать я стал даже вдвое меньше. Погрузился в близкую небытию нейтральность. Дела идут своим чередом. Ленч с клиентом — замечает ли он, что у меня нет души? Похоже, нет. Хотел бы я знать, есть ли у кого-нибудь, кроме меня, душа, — может, только у меня и была? Повинуясь внезапному импульсу, после ленча захожу в церковь. Звоню в колокольчик, задергиваю занавеску
— Слушаю, мой сын.
— Отче, не знаю уж как вас правильно называть и что надо делать в подобных случаях. Никогда раньше не был в исповедальне…
— Если вы внезапно почувствовали зов, то существует веская причина. В чем она?
— Отче, я потерял свою душу.
— Ни одна душа не утеряна для Господа, сын мой.
— А моя утеряна. Ну, не совсем. В каком-то смысле она еще у меня, но больше не во мне…
Все зря. Неверной походкой я двинулся дальше.
Работа.
Дом.
Прическа Мэри подчеркнуто изысканна. Аромат полынного соуса проникает в ноздри, и я спешу к бару, пытаясь унять сердце, заколотившееся от абсурдной мысли — не нашинковала ли она мою душу в соус вместе с листьями эстрагона. Я стал так уязвим, расставшись с душой, и в то же время до странности равнодушен к ней… Но — ничего страшного. Душа по-прежнему вяло кружит. Я зачем-то снова дотрагиваюсь до нее. Она погружается и выныривает, как желе.
Приезжают Тони и Ванда. Разливаю джин и виски.
— А это что? — спрашивает Ванда, указывая пальцем на аквариум.
— А… Это душа Тома, — радостно улыбается Мэри.
Все хихикают. Я тоже.
Мы садимся. Едим, пьем. Беседа течет наилучшим образом, даже с блеском. Воздух наполняется сигаретным дымом. Когда очередь доходит до кофе со старым румынским свекольным ликером, Мэри ставит аквариум с моей душой на стол. Душа плавает. Тони дает ей маслину на вилке. Душа сталкивается с маслиной одинакового с ней размера и отклоняет подношение — а как бы она его съела? Когда Тони вытаскивает маслину из аквариума, я с напряженным вниманием слежу за его рукой — как бы он не вытянул вместо маслины душу. Но все в порядке.
— А ведь это действительно его душа, — говорит Мэри. — Но не думайте, что она чувствует, мыслит или вообще что-то может делать: она просто существует.
— Сущность. Как экзистенциально! — кивает Тони.
Через некоторое время душу снова переставляют наверх. Там она беззвучно продолжает свое кружение.
Немного погодя ее присутствие явно начинает угнетать всех. Тони и Ванда уходят раньше обычного, бормоча извинения. Удручающее зрелище — душа без прикрас. Вот если бы она была с переливающимися всеми цветами радуги крыльями — тогда другое дело. Или бы сладкозвучно пела. Или порхала бабочкой… Но — увы. Это чудо из чудес, это потрясающее явление так мало и примитивно, слишком похоже на головастика. Нет места удивлению и откровению. Где ужасное чувство потери самого сокровенного? И вот почему я теперь абсолютно уверен, что в аквариуме действительно плавает именно моя душа. Совершенно для меня потерянная, настолько окончательно, что меня с ней не связывает ни ниточка благоговения, ни паутинка предсмертного страха.
Такова природа истинной потери. Невосполнимой потери. Без всякой надежды на воссоединение. Значит, верно, что я потерял душу. Вот она передо мной — беспомощно маленькая.
Мэри моет тарелки, а я сижу и с безнадежной терпеливостью наблюдаю, как бесформенная, безглазая, безротая душа совершает бесконечные круги, временами ныряя и поднимаясь к поверхности тепловатой водицы в аквариуме.
О, душа моя, душа моя.
Обзор