Сверхновая американская фантастика, 1995 № 05-06
Шрифт:
— Что ты тут делаешь?
— Мне нужно было убедиться, что с тобой все в порядке.
Он с минуту молчал. Тогда я сказал:
— Так как там работает твоя новая собака?
— Он — не ты.
— И верно. Таких, как я, не так уж много.
Он засмеялся.
— Я видел, ты пытался писать, — сказал я, — сейчас, я имею в виду. Я тут немного подождал тебя.
Он наклонил голову.
— У тебя разве нет нового клиента?
— Он не любит выходить. По правде, я не думаю, что он в восторге от того, что я с ним.
— Поэтому ты убежал.
— Нет. Я спросил, могу ли я уйти.
— Однако ты не сказал ему, что идешь сюда.
— Ему все равно.
Я
— Нет. Не сказал.
— У тебя опять будут неприятности, — сказал Генри. Голос его звучал устало и обеспокоено. Хуже того, по-старчески. Я знал, что это моя вина. Я знал, что он скучал по мне, и знал, что ему плохо из-за меня. Если бы я делал все, как положено, я бы все еще был с ним, а Скотт был бы с Лестером, или еще с кем-нибудь.
— Это ты был в комнате Скотта, так ведь? — сурово спросил Генри.
— Да. Я страшно разозлился. Хотел с ним поквитаться.
— Поквитаться? Почему? К тому, что произошло, он не имеет никакого отношения.
Я прикусил язык. Я хотел рассказать ему, что именно сделал Скотт, но не мог. Я должен был понести ответственность за то, что сделал я. Я сам подал Скотту этот мяч. Его план не сработал бы, умей я держать себя в руках. Если бы я рассказал Генри все, что знал, я бы его еще больше разочаровал.
— Скотт был очень расстроен.
— Я знаю.
— Ты должен поправить это, — сказал Генри — Ты должен подняться к нему и предложить убрать комнату.
Правда распирала меня изнутри так, что голова трещала, но я не мог сказать ни слова. Потому что все, что говорил мне он, тоже было правдой — и более важной.
— Ладно. Но сейчас он спит, Генри, и…
— Да?
— Генри, я просто хотел полетать с тобой напоследок. Один раз, ладно?
Он тихо засмеялся. Смех его звучал почти по-матерински.
— Пожалуйста, Генри! Нам так и не дали во всем разобраться самим. Они просто приехали и забрали меня. Разве тебя спросили, что ты чувствуешь или что, по твоему мнению, им нужно делать? Я знаю, тут уже ничего не поправишь, но, по крайней мере, мы можем полетать один, последний раз. Может, потом и тебе станет легче. Может, и я примирюсь с тем, что случилось. И не буду все время думать об этом. Пожалуйста, Генри.
— Ладно, — сказал он. — Один раз, ради тебя и ради меня.
Я вывел его на террасу. Звезд было так много, что можно было под их светом читать книгу. Генри схватился за держалку, закрепил колени и поднял крылья, и мы снялись с места. Я никогда до этого не знал, что он такой сильный. Звук, который издавали его крылья, стал на тон выше, и он уверенно поворачивался в воздухе и поднимался с такой легкостью, что я думал, мы будем лететь вверх, пока не выйдем за пределы атмосферы. Мы все поднимались и поднимались над Деревом, пока весь город не превратился в размытый шарик света. Генри почти не разговаривал. Он просто продолжал подниматься, а затем, неожиданно, резко нырнул вниз. Я падал вместе с ним, не думая об опасности. Мы пронеслись прямо сквозь окраины Дерева, прямо сквозь поток движения, в самую сердцевину. Я отклонялся, руководствуясь лишь инстинктом и догадкой, но каждый раз удачно. Мы погружались все глубже в тоннели улиц, вновь выныривали, вычерчивая спираль вокруг ствола, и, наконец, он собрал остатки сил, сбереженных во время пологого спуска и по скользящей дуге вынес нас к Студии. Это было захватывающе. Словно в этот полет он вложил всю свою жизнь. Он тоже так полагал и сообщил об этом. В холодной ночи, почти беззвучно скользя над Студией, я услышал, как они жужжат. Может, они знали, что он собирается делать. Я-то ничего не знал. Я просто был благодарен за то,
Мы подлетели ближе, я включил освещение на своей сбруе и там, на террасе, я увидел Скотта и Управляющего. Скотт показывал на нас, и я подумал — он, возможно, позвонил Директору, и это так разозлило меня, что я забыл о своих добрых намерениях. Я собирался добраться до него, как только мы опустимся на землю, и к черту все прочее. Когда мы спустились, Генри расправил крылья, чтобы притормозить, я напряг ноги, но тут Генри слегка дернулся; не сильно, но однако ему удалось отстегнуть страховочный замок на сбруе и уронить меня. Я приземлился на террасе и смотрел, как он набирает высоту, все круче и круче, вслепую.
Момент движения — странная штука. Генри в этот момент уносился в небо, меня же кинул прямо на Скотта, и мы шлепнулись под ноги к Управляющему. Я вскочил на ноги и одним рывком поднял Скотта, готовый свернуть ему шею. Потом я сообразил, что Генри улетел без сбруи. Я поглядел вверх. Он все поднимался по расширяющейся спирали, и его силуэт был хорошо виден в свете звезд, которые сияли, точно алмазный песок на черном мраморном полу. Он сделал широкий разворот вправо и бил крыльями, чтобы набрать скорость. Затем мне показалось, что гора внезапно выросла и встала на его пути. Генри врезался прямо в нее.
Камни покатились по крутому склону, замерли. И наступила тишина.
У них была своя законность и правосудие, их общее собрание судило меня. Я был первым человеком, попавшим под их юрисдикцию. Обычно из-за нас не стоило беспокоиться, но потому, что Генри был таким знаменитым, они провозгласили меня гражданином и выдвинули против меня обвинение.
Я отправился на судебный процесс, думая, что буду защищать себя. Но через пару дней понял, что их интересовала лишь реконструкция обстоятельств преступления. Полагаю, их нельзя винить за это. Поскольку они просто не могут лгать друг другу, не было необходимости ни защищаться, ни доказывать чью-то вину. Оставалось лишь официально оформить показания. И никакого кодекса у них тоже не было. После того как они восстанавливали картину преступления, выносили такой обвинительный приговор, чтобы он соответствовал нанесенному ущербу. Никто не сомневался в его правомерности. У них даже не было письменного свода законов. Законы прививались с рождения.
Согласно обычаю, помещение мог выбирать обвиняемый, и я выбрал аудиторию в школе. У меня был защитник, а у них — обвинители, и свидетели выходили, и давали показания, и отвечали на вопросы. Они вызвали Директора, который сказал, что меня освободили от обязанностей, потому что я покинул свой пост и начал драку с подонками, из-за чего подверг опасности жизнь своего хозяина. Он и вправду сказал «хозяина». Мой адвокат попытался повернуть дело так, что я только пытался спасти Генри от отребья, но они притащили этих ублюдков, и те поклялись, что не хотели сделать Генри ничего плохого, а всего-навсего немножко посмеялись надо мной. Я ждал, что мой адвокат предпримет что-нибудь, но он молчал, и я вмешался:
— Слушайте, парни, разве вы не знали, что мы собираемся в тот книжный магазин?
— Откуда?
— От него! — сказал я, драматически показывая на Скотта, который каждый день приходил в суд.
— Причем тут он?
— Он разве не платил вам за то, чтобы вы на нас наехали?
— Не-а, — сказал этот мерзавец, — чего ради?
— Потому что вы — мусор, отребье, — сказал я. — А отребье всегда продается, если цена подходящая.
Он улыбнулся мне.
— Может и так, — сказал он. — Сколько тебе платят за то, что ты таскаешь этот ошейник?