Сверкающий цианид

Кристи Агата

– А вы по-прежнему настаиваете на ваших подозрениях, Браун? – спросил Рейс.

– Руфь Лессинг? Да-, склонен считать ее наиболее вероятным кандидатом. По вашему утверждению, она призналась в любви к Джорджу. Что ни говорите, Розмари была ей ненавистна. И вдруг она увидела благоприятную возможность избавиться от Розмари, при этом она была полностью убеждена, что, устранив с дороги Розмари, она без помех сможет выйти замуж за Джорджа.

– Согласен, – сказал Рейс. – Допускаю, спокойствие и деловитость Руфи Лессинг – качества, необходимые для того, чтобы задумать и осуществить убийство, к тому же она лишена жалости – продукта чересчур развитого воображения. Да, в отношении первого убийства

я с вами согласен. Но совершенно не понимаю, зачем она осуществила второе. Не могу понять, с какой стати ей отравлять человека, которого она любит и за которого хочет выйти замуж! И еще одно возражение: почему она держала язык за зубами, когда увидела, что Ирис бросила пакет из-под цианида под стол?

– Возможно, она этого не видела, – нерешительно предположил Антони.

– Полностью уверен, что видела, – сказал Рейс. – Когда я ее допрашивал, у меня сложилось впечатление, что она чего-то недоговаривает. Да и сама Ирис Марло думала, что Руфь все видела.

– Продолжайте, полковник, – сказал Кемп. – Выкладывайте ваши мысли. Я полагаю, вам есть что рассказать?

– К сожалению, нет. Дело яснее ясного. Всякое соображение порождает новые возражения.

Рейс задумчиво перевел взгляд с лица Кемпа на лицо Антони и на нем задержался. Брови Антони поползли вверх.

– Не хотите ли вы сказать, что считаете меня главным преступником?

Рейс медленно покачал головой.

– Не вижу оснований, с чего бы вам убивать Джорджа Бартона. Мне кажется, я знаю, кто убил его, а также и Розмари Бартон.

– Кто же это?

Рейс неторопливо, будто подбирая слова, проговорил:

– Забавно, все подозрения у нас падают на женщин. Я тоже подозреваю женщину. – Он помолчал и негромко произнес:

– Я считаю, что преступницей является Ирис Марло.

Антони с грохотом отодвинул стул. Его лицо мгновенно стало темно-малиновым, а затем он с усилием овладел собой. Он заговорил с наигранной игривостью и по-обычному насмешливо, но голос его дрожал.

– Ради бога, давайте обсудим подобную возможность, – сказал он. – Почему Ирис Марло? И если это так, с чего бы ей, скажите мне, по ее собственному признанию, выкидывать пакет из-под цианида под стол?

– Потому что, – сказал Рейс, – ей было известно, что Руфь Лессинг все видела.

Антони тщательно, склонив голову набок, обдумывал ответ. Наконец кивнул.

– Принято, – сказал он. – Продолжим. Почему вы в первую голову подозреваете ее?

– Мотивы, – ответил Рейс. – Розмари было оставлено огромное состояние, а про Ирис позабыли. Мы знаем, она считала себя обделенной и долгие годы пыталась подавить жившую в ее сердце обиду. Она знала, если Розмари умрет бездетной, деньги целиком достанутся ей. При этом Розмари была угнетена, несчастна, подавлена в результате инфлюэнцы, при таком настроении заключение о самоубийстве могло быть принято не задумываясь.

– Что ж, все правильно, превращайте девушку в чудовище! – сказал Антони.

– Не в чудовище, – ответил Рейс. – Существует еще иная причина, по которой я подозреваю ее, – причина довольно отдаленная, как может вам показаться. Я говорю о Викторе Дрейке.

– Викторе Дрейке? – удивился Антони.

– Дурная кровь. Видите ли, мне не было нужды выслушивать болтовню Люциллы. Мне все известно о семействе Марло. Виктор Дрейк – не столько слаб, сколько злобен. Его мать – слабоумное ничтожество. Гектор Марло – безвольный и злобный пьяница. Розмари эмоционально неустойчива. Вся семья – воплощение слабостей, пороков, шатаний. Налицо предрасположение к преступлению.

Антони закурил. Руки его дрожали.

– Значит, вы не верите, что на скверной почве может вырасти здоровый цветок?

– Разумеется, может. Но я не уверен,

что таким здоровым цветком является Ирис Марло.

– Мои доводы не имеют значения, – не спеша проговорил Антони, – поскольку я в нее влюблен. Джордж показал ей эти злосчастные письма, она пугается и убивает его? Так это выглядит?

– Да. В этом случае главное значение приобретает испуг.

– И как ей удается подложить эту дрянь Джорджу в шампанское?

– Этого, признаюсь, я не знаю.

– Спасибо, что хоть этого вы не знаете. – Антони начал взад и вперед раскачивать свой стул. Его глаза наполнились угрозой и злостью. – У вас крепкие нервы, коль скоро вы все это мне высказали.

Рейс спокойно ответил:

– Я знаю. Но полагаю, это необходимо сказать. Кемп молча, с интересом за ними наблюдал. При этом он машинально помешивал свой чай.

– Прекрасно, – Антони выпрямился. – Пора действовать. Что толку сидеть за столом, пить тошнотворную жидкость и с умным видом заниматься пустопорожним теоретизированием. Загадка должна быть решена. Мы должны разрешить все трудности и выяснить истину. Я возьму это на себя – и я своего добьюсь. Я все переворошу, и когда мы узнаем истину, мы поразимся простоте решения. Я еще раз сформулировал проблему. Кто знал об убийстве Розмари? Кто написал об этом Джорджу? Почему ему написали? А теперь поговорим о самих убийствах. Первое уже потускнело. Оно случилось давно, и мы в точности не знаем, что тогда произошло. Но второе убийство случилось у меня на глазах. Я его видел. Следовательно, я должен знать, как все было. Легче всего насыпать цианид Джорджу в бокал было во время кабаре, но его не насыпали, ведь он выпил из своего бокала сразу же по окончании концерта. Я сам видел, как он выпил. После этого никто ничего к нему в бокал не клал. Никто не дотрагивался до его бокала, совершенно никто, и когда он снова выпил, там было полно цианида. Он не мог быть отравлен – но его отравили! В его бокале оказался цианид – но никто не мог его туда положить! Мы приблизились к истине?

– Нет, – сказал главный инспектор Кемп.

– Да, – продолжал Антони. – Мы попали в царство волшебных мистификаций. Или деятельность духов. Сейчас я набросаю вам свою теорию привидений. Пока мы танцуем, дух Розмари витает над бокалом у Джорджа и бросает туда цианид в совершенно материализованном виде – духи умеют извлекать цианид из эктоплазмы. Джордж возвращается, пьет за ее память и… О, господи благословенный!

Двое мужчин с изумлением взирали на него. Он обхватил руками голову. Раскачивался из стороны в сторону, находясь в состоянии явного душевного потрясения. При этом он бормотал:

– Это… это… сумочка… официант.

– Официант? – встревожился Кемп. Антони покачал головой.

– Нет, нет. Не то, что вы думаете. Мне как-то пришла в голову мысль, что интересы следствия требовали официанта, который раньше не был официантом. Вместо этого нас обслуживал официант, который всегда был официантом… и маленький официант, из династии потомственных официантов… официант нежный, как ангелочек… официант вне подозрений. И он продолжает оставаться вне подозрений – но он сыграл свою роль! О господи, да, он сыграл свою роль.

Антони пристально на них посмотрел.

– Не понимаете? Официант мог бы отравить шампанское, но официант этого не сделал. Никто не притрагивался к бокалу Джорджа, но Джорджа отравили. А – это А. Б – это Б. Бокал Джорджа! Джордж! Две разные вещи. И деньги – кучи, кучи денег! И кто знает – может быть, вместе с ними и любовь? Не глядите на меня, как на безумного. Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Отбросив назад стул, он вскочил и схватил Кемпа за руку.

– Пойдемте со мной.

Кемп с сожалением взглянул на недопитый чай.