Свет Черной Звезды
Шрифт:
И внезапно поняла то, в чем не хотела признаваться даже себе — я боюсь за него. Боялась изначально, отчетливо понимая, что ныне оживший и полностью восстановивший силу кесарь, его убьет. Просто убьет.
Когда я это поняла?
В тот, момент, когда Динар рассказал о своем плане. Успешном, более чем успешном плане, который я разрушила. И кутаясь в теплый черный плед, я все пыталась понять, что это было — побег или попытка спасти того, кто, несомненно, теперь обречен. Кто был обречен с самого начала. Потому что о его плане читающий мысли кесарь просто не мог не ведать!
— Нежная
— Знала? — я подавила судорожный вздох. — Я не знала, Араэден, я была в этом абсолютно точно уверена. Не убивай его…
Последнее прозвучало тихой мольбой.
И я не смотрела на кесаря сейчас, я смотрела на Динара, который шел к нам, не сводя с меня взгляда.
И тут кесарь сказал:
— Существует лишь один яд, способный убить тебя. Этот яд был изобретен мной, нежная моя, но на Сатарэн его принес не я.
Вдруг осознала, что не хочу об этом знать… просто не хочу. Не надо…
И кесарь не стал говорить, что еще одним планом Динара Грахсовена было отравить меня, чтобы кесарь, спасая, отдал мне свою силу. Был ли поступок Динара высокоморальным? Нет. Эффективным? Да. И это еще один крайне весомый довод в пользу его смерти.
Смерти того, кто был ее достоин еще в тот момент, когда попытался силой взять меня на перевале у Готмира, и в то же время:
— Не убивай его, пожалуйста, — сглотнув ком в горле, попросила я.
Араэден медленно сделал еще глоток вина. Я не смотрела на него, но взгляд супруга на себе ощущала очень отчетливо.
— Я повторю вопрос, — произнес пресветлый. — Ты простишь ему все?
Устало посмотрев на мужа, спросила в свою очередь:
— А за что я должна его прощать, Араэден? За то, что он такой же результат твоего воспитания, как и я?
— Ты другая, — возразил кесарь.
— Потому что в моей жизни был шенге! – воскликнула я.
Холодный взгляд ледяных глаз и сказанное крайне тихо, так, что я была вынуждена прислушаться, чтобы услышать:
— Нет, Кари, ты другая. Ты не ставишь жизни других людей выше собственных желаний. И никогда не ставила.
Изящная фраза, почти комплимент, кружево правды, приукрашенное восхищением, но… Но у всего сказанного была четкая суть, и в данный момент эта суть звучала приговором Динару. Потому что кесарь практически открыто сказал, что я исключительная, я другая, я достойная жизни… я, а не Динар.
— Ты действительно восхищаешь, нежная моя, — Араэден улыбнулся той улыбкой, которую, кажется, видела на его лице лишь я, — в какой момент ты поняла, что у него не будет шансов покинуть Сатарэн живым?
Прикрыв глаза, я судорожно попыталась найти слова, отстоять того, кто был мне дорог, как бы сильно нас не разделили время, условия жизни, и умение достигать желаемого…
— Так в какой момент? — все так же насмешливо-иронично поинтересовался император.
И я повторила слова Динара:
— «Мне следовало понять, еще тогда, когда я увидел, как ты светишься в охт лесных, мне следовало понять, что ты не оставишь умирать даже врага».
Повторив, я взглянула в глаза, вновь становящиеся ледяными, и задала вопрос, который
— Ты тоже не знал?
Секундная заминка, взгляд полыхнувший болью, и хриплое:
— Что ты не оставишь умирать даже врага? Нет, нежная моя, я не знал. Видишь ли, я был так глуп, что в какой-то миг стал наивно полагать, что ты более не считаешь меня врагом.
Укор в его словах не ощутил бы лишь полный глупец, или тот, кто слишком умен. Примерно как я.
— Оставим наши отношения, в них и гоблин ногу сломит и перейдем к главному, — достаточно жестко сказала я, — ты проиграл Динару.
И кесарь отвел взгляд. Несколько долгих секунд он смотрел в сторону горизонта, попутно превратив путь вновь ставшего огненным элементаля в месиво, через которое Динар пытался прорваться со столь явным трудом, словно рвал паутину. Кесарь мог бы и не вмешиваться, в смысле мог бы не проявлять столь явно силу и очевидность своих возможностей, но Араэден тянул время, не позволяя Грахсовену подойти, потому что…
— Да, проиграл, — не глядя на меня, как-то безмерно устало произнес кесарь.
И странное дело, я знала об этом, но услышать все равно оказалось… страшно. Как-то очень странно, страшно и в целом неприятно было столкнуться с реальностью, в которой кесарь, мой кесарь, более не обладал статусом непобедимого. Это был первый шок, потрясший основы моего мироздания. Шок второй – кесарь признал свое поражение. Признал открыто, и услышать такое от того, кто никогда не проигрывал — тоже стало потрясением. Но вместе с тем, отшвыривая ненужные сейчас эмоции и мысли, я пыталась максимально минимизировать потери. Все что мне оставалось – это попытка минимизировать потери.
— Не убивай его, — уже не просьба, уже мольба.
Араэден резко повернув голову, посмотрел в мои глаза с тем холодом во взгляде, который был свойственен лишь ему. А я сидела, сжимая дрожащими пальцами края укутавшего меня покрывала, и не знала как его… остановить. И проблема была не в том, что я не могу уговорить кесаря не убивать Динара, проблема была совершенно в другом — Динар, и теперь я точно это знала, никогда, ни перед чем, и ни за что не остановится, в попытке вернуть меня.
Забавный факт — когда то принцы и короли сбегали прочь от ужаса, лишь узрев мой лик, а сейчас я отчетливо понимаю, что эти двое сильнейших мужчин будут бороться за меня до последнего. Кесарь, которому я уже фактически принадлежала, и Динар, который учился побеждать любой ценой гораздо быстрее, чем того хотелось бы пресветлому.
— То есть ты оправдываешь тот факт, что Динар использовал орков Лесного клана в своих интересах? — с каким-то даже едва заметно промелькнувшим любопытством поинтересовался кесарь.
— Оправдываю? Нет, — я отрицательно покачала головой, — но он лишь усвоил твой урок, Араэден, я ведь еще не забыла бабку рода Грахсовен лежащую в луже самовоспламеняющегося земляного масла.
На этот раз отводить собственный взгляд кесарь не стал — лишь смотрел на меня кристаллами, словно покрывающимися изморозью изнутри… несколько вымораживающе долгих секунд. Несколько бесконечно страшных секунд… Несколько ударов моего сжимающегося от боли сердца…