Свет Черной Звезды
Шрифт:
— Вот именно — у меня очень нежная душевная организация, и она не перенесет гибели Динара, несмотря на все объективные причины необходимости его устранения, — все так же нагло заявила я.
У меня был повод наглеть. У него – откровенно звереть от подобной наглости. Но… это Динар мог озвереть до состояния невменяемости, а кесарь это кесарь, как бы сильно он не был зол, он все равно держал все свои эмоции под контролем.
— И ты этим сейчас беззастенчиво пользуешься, нежная моя, — процедил
— Чем могу, тем и пользуюсь! — с вызовом заявила я.
Весь облик кесаря в этот момент казался сплошным выражением надвигающейся опасности, но… есть что-то потрясающе волшебное в том, что ты прекрасно знаешь — этот мужчина скорее убьет себя, чем нанесет вред тебе. Мне даже стало искренне жаль, что я не знала об этом столь важном нюансе в Рассветном мире — можно было бы начинать пользоваться уже там.
— Кари! — откровенно психанул, осознавший, что я все осознала собственно мой муж.
Воинственно сложив руки на груди, непримиримо посмотрела на супруга. Наглость — второе счастье. Иногда первое. А я вдруг отчетливо поняла, что мужчина, с такой нежностью целующий и с такой бережностью овладевший мной, никогда не причинит мне боль, даже моральную. И осознание этого воистину окрыляло меня, и бесконечно бесило кесаря, который, и он теперь это тоже понял — был в ловушке. Ловушке, имя которой — отношения с любимой женщиной.
— Нежжжжная моя, я тебя… — начал было кесарь.
— Нежно поцелуешь? — моя наглость зашкаливала, да, и мы оба знали об этом, как и о том, что он мне это позволит. И наглость, и возможность настоять на своем.
Как минимум, потому что счет, который я могла предъявить кесарю был в разы больше всего одного безапелляционно выдвинутого мной требования.
— Начнем с того, что требование не одно, — со вздохом, явно в попытке успокоиться, произнес кесарь, — когда мы вернемся, ты еще и освобождения рабов потребуешь в ультимативной форме.
— Не потребую, — совершенно честно ответила я, — шенге когда-то сказал великую мудрость «Полученное без труда — выброшенное». Так что этого требования не будет, но жизнь Динара это то, что я не готова обсуждать в контексте твоего отказа.
Мрачный, безумно мрачный взгляд и ледяное:
— Он останется вечной угрозой.
— Ты в принципе бессмертен, — парировала я.
— Он не остановится, — вновь кесарь.
— Дорогой, это последствия твоего великолепно преподанного урока – останавливаться мы не умеем, ни я, ни Динар, — я пожала плечами,- ты научил, тебе и пожинать плоды твоего обучения.
Взбешенный до такой степени, которую мне еще не приходилось наблюдать, кесарь откинулся на спинку кресла, извлек из вечности и небытия еще одну бутылку вина, открыл, сделал глоток, с яростью глядя на меня,
— Нежная моя, начнем с того, что «плоды» своего «правления» пожинает в данный момент айсир Грахсовен. Ты бы присмотрелась к тем, кто напал на вас.
Я села ровнее, несколько напряженно посмотрела на супруга, после на Динара, который уже ничего не рвал, он стоял без движения, только горел весь, в прямом смысле, потом на войско, которое после поражения своего мага, теперь спешно перегруппировывалось, и — кажется, собиралось нападать.
И я как-то сразу к ним не приглядывалась, но сейчас, всматриваясь в эти могучие тела, в эти зауженные эволюционными процессами глаза, на их остатки некогда новеньких металлических охватывающих живот и поясницу пояса…
— Либерийцы! — выдохнула я, потрясенно осознавая, что весь этот разброд и шатание, это остатки некогда весьма весомой военной силы, с которыми мне приходилось весьма сложно, пока проблему собственно не решил Динар и…
И я вот сейчас не поняла, а что с ними такое?
— Грахсовен решил проблему, — издевательски-отстраненно пояснил кесарь. — Вверх посмотри.
Я запрокинула голову и с удивлением осознала — мы в Готмире! Мы сейчас находимся в Готмире! И если либерийцы здесь около полусотни лет, то деградация и так далеких от цивилизованности степняков вполне объяснима, но…
— Динар! — я возмущенно посмотрела на нынешнего императора Рассветного мира, фактически требуя объяснений.
Рыжий, бросив на кесаря откровенно полный ненависти взгляд, подошел, уже ничем не удерживаемый, и произнес:
— Кат, что конкретно тебя не устраивает?
— Да я даже не знаю, — честно не знала, — но либерицы в Готмире, Динар!
На миг смутившись, рыжий нехотя ответил:
— Сами виноваты.
— В чем? — вопросила я.
И тут Динар выдал совершенно потрясающую фразу:
— У меня было плохое настроение.
У меня медленно отвисла челюсть. Но я же принцесса, в смысле императрица, и мгновенно взяв себя в руки, я собственно сложив руки на груди, мрачно осведомилась:
— И кто еще пал жертвой твоего плохого настроения?
На лице ставшего уже ракардом, а не элементалем бывшего правителя Далларии одновременно отражалась и досада, и злость, и даже в некотором роде смущение. Но отвечать он все равно не торопился, и едва это стало ясно, кесарь издевательски уведомил меня:
— Готмир перенаселен.
— Динар! — у меня не было слов.
У Грасховена тоже, он бросил мрачный взгляд на Араэдена, и явно приготовился к последнему удару. Как оказалось – приготовился не зря.
— Лориана к слову так же находится здесь, — добил нас обоих кесарь.