Свет чужого солнца
Шрифт:
Синий цвет постепенно переходил в индиго, потом в пурпур, затем следовал малиновый и, наконец, красный. В тусклом лунном свете спираль казалась совершенством, в котором не было ни малейшего изъяна.
Пораженная Джехан посмотрела на Эйрис:
— И ты осмелилась сделать это… ты…
На Совете ей задали тот же вопрос, возмутившись ничуть не меньше.
— Да.
— Ты, делизийка?!
— Да. — Она прикрыла глаза.
— Зачем?
— Потому что это прекрасно.
— Прекрасно?! Это символ джелийского клана жрецов-легионеров! Ты знала
— Она не отлита. Стекло выдувают.
— Выдувают! Ты прикасалась губами…
Так же возмущался Совет. Глупцы. Как это люди могут быть настолько ограниченными? Их глупость лишила ее Эмбри.
— Ты осмелилась… — начала Джехан, задохнулась от ярости и крепче стиснула нож, — Делизия и Джела не воюют. Не все ли равно, какие символы создают наши мастера?
— Как только твой город нарушит перемирие, мы опять примемся воевать!
Это было похоже на правду. По крайней мере так случалось раньше.
Плодородной земли на побережье не хватало, чтобы прокормить оба города.
Проще позволить Джеле перебить часть едоков, чем выращивать для них пшеницу на делянках в вельде. Зерно, дичь, рыба, дерево — Джела для верности, Делизия для предательства.
— Я сделала спираль, — с расстановкой произнесла Эйрис, — потому что она прекрасна. И еще потому, что знала, как ее сделать. И если легенда, которую рассказывают ваши жрецы, правдива…
— Откуда ты знаешь, что рассказывают наши жрецы?
— Если это правда, и оба наши города построены людьми, бежавшими в лодке с Острова Мертвых, то у твоей и у моей дочерей одна праматерь.
Впрочем, если это и не так, если наши города будут враждовать до скончания века, то я не понимаю, чем провинилась, придав форму изделию из воздуха и материи. Взгляни, Джехан. Это просто стеклянная фигура. Не предмет страха или поклонения, в который вы ее превратили, а просто фигура…
— Прекрати! — оборвала ее девушка. Она изо всех сил швырнула двойную спираль оземь и принялась топтать ее коваными сапогами, превращая в пыль разноцветные осколки. Сначала стекло хрустело, потом слышался только скрип песка. Джелийка успокоилась, лишь когда стерла спираль в порошок.
— Я буду неподалеку, — наконец сказала она. — Не пытайся подкрасться ко мне. Я сплю чутко.
Она ушла, не оглядываясь, и растворилась в темноте.
Эйрис опустилась на колени и потрогала пальцем истолченное стекло.
Несколько осколков прилипли к коже. Закрыв глаза, Эйрис с силой провела пальцем по камню, вдавливая осколки в живую плоть. Когда делизийка открыла глаза, то увидела камень, перепачканный кровью; на руке остались травинки и песок. Эйрис со злостью провела по стеклу другим пальцем, потом третьим.
На мгновение у нее потемнело в глазах. Едва придя в себя, она направилась к реке и опустила руку в воду. Постепенно боль утихла, кисть онемела от холода, но делизийка не спешила вынимать ее из воды. Затем она кое-как разожгла костер и завернулась в бурнус. Израненная рука понемногу согрелась и опять заныла. Эйрис не стала расстилать постель, а просто свернулась клубочком на голой земле. Душевная боль уступила место физической, и Эйрис в первый раз с тех пор, как ее дубинками и пинками, одну, без Эмбри, вышвырнули за ворота Делизии, заснула без сновидений.
3
«Делизийка проспала всю Первоночь. Она не проснулась даже, чтобы подбросить сучьев в огонь, даже чтобы понюхать воздух», — с презрением думала Джехан. Завернувшись в одеяло, эта размазня даже не шевельнулась до тех пор, пока Джехан не поддала ей ногой. Она не проснулась, даже когда совсем близко прокрался голодный кридог, когда вода в реке поднялась, угрожая затопить ее стоянку.
"Неужели все делизийцы такие? Не может быть, — рассуждала про себя Джехан, — иначе последняя война (девушка была тогда слишком мала, чтобы в ней участвовать) закончилась бы победой Джелы, а не перемирием. Некоторые делизийцы, должно быть, опытные вояки. Но эта, конечно, из плебса, предательница, отвергнутая собственным народом. Джелийка-легионер, окажись в подобной ситуации, убила бы себя. Но, видно, у делизийцев нет гордости.
Изгой, стеклодув, размазня с вялой мускулатурой, способная дрыхнуть целый день посреди враждебного вельда".
В Первоночь Джехан спала очень чутко и трижды пробуждалась. Она успела отпугнуть кридога и несколько раз обойти стоянку делизийки у реки. Теперь она проверила оружие — нож с арбалетом, и чуть-чуть согрелась, проделав привычные воинские упражнения: не двигаясь, напрягала и расслабляла мышцы.
Разминка помогала ей переносить усиливающийся холод, пока Ком медленно удалялся от солнца. Благодаря шестому чувству, выработанному годами тренировок, сестра-легионер проснулась точно в тот момент, когда двойная звезда Маяка, поднявшись из-за горизонта, возвестила о начале Темного дня.
Джехан ополоснула лицо и руки ледяной водой и отправилась будить делизийскую рохлю.
Фу, как она противно пахнет! Джехан не могла припомнить, чтобы о делизийских женщинах говорили, будто они никогда не моются, но эта, кажется, не умывалась уже несколько дней и воняла так, что в вельде ее чуял каждый. Если бы у Джехан была уверенность, что эта продажная тварь умеет плавать, она бы просто спихнула ее в реку.
— Делизийка, проснись. Темный день.
Мокрица спала без задних ног.
— Да вставай ты, — Джехан с размаху пнула ее в бедро.
Женщина слабо застонала, села и зажмурилась, как будто ее ослепил свет двух лун и звезд. Она осунулась, движения были вялы и безвольны. Пожалуй, Джехан права: она настоящая размазня и глупа, как пробка. Ночью девушке пришла мысль о том, что, вероятнее всего, делизийка спасла ей жизнь не из храбрости, а по глупости. Зачем же стеклодуву уничтожать бутыль с кислотой, которая могла обеспечить ее нищенское существование?
Когда делизийка отбросила одеяло, Джехан увидела ее ладонь.
— Что у тебя с рукой?