Свет моих очей...

Бруштейн Александра Яковлевна

Все эти причины охладили интерес врачей к пересадке роговицы: операция эта явно не обещала превратиться из интересного эксперимента в повседневное оружие рядового врача-окулиста в борьбе со слепотой от бельм.

Охладел к этой операции и В.П. Филатов, тогда молодой врач. Еще студентом он твердо решил посвятить себя глазным болезням и, по собственному своему выражению, «мечтал» освоить пересадку здоровой роговицы в глаза, ослепшие от бельм. Но операция эта представлялась тогда почти неосуществимой, и В.П. Филатов занялся другими проблемами офтальмологии.

Так бы и пришла она в забвение,

эта благодетельная операция, которую ожидало такое замечательное будущее. Однако тут неожиданно помогло то, что называется «счастливым несчастным случаем», из-за которого В.П. Филатов снова вернулся к оставленной было им мечте о пересадке роговицы.

У больного по фамилии Груша один глаз был слеп от бельма, а во втором глазу, пораженном другой болезнью, оставалась ничтожная крупица зрения (2–3 процента). Врач, лечивший больного Грушу, хотел оперировать этот второй — едва зрячий — глаз. Филатов настойчиво отговаривал врача от операции: ведь этот глаз, хотя и почти слепой, все-таки кое-что видел. Стоило ли рисковать единственным глазом? А вдруг операция будет неудачной? Тогда Груша станет слеп на оба глаза.

Врач не послушался совета Филатова. Он оперировал Грушу, оперировал неудачно, и тот потерял последние 2–3 процента зрения. Груша был тихий, мягкий человек. Как у многих слепых, у него выработалась покорность судьбе. Он не жаловался, не упрекал врача. Но отчаяние его было так велико, что В.П. Филатов не мог остаться пассивным созерцателем.

Глаз, только что ослепший после операции, было уже невозможно лечить: тут все было кончено. Но ведь второй-то глаз Груши был с бельмом! И В.П. Филатов решил попытаться сделать на этом бельмастом глазу пересадку роговицы. Терять Груше было уже нечего, а в случае удачи он мог получить целый зримый глазом мир! И ведь было же несколько удачных случаев у врачей, применявших эту операцию (Цирм, Эльшниг)!

С волнением брался В.П. Филатов за тот трепан Гиппеля, который был категорически осужден всеми окулистами. С неостывшим волнением рассказывал он об этом случае много лет спустя. Отголосок этого волнения ощущается и в последней его книге «Мои пути в науке» (1955), где он пишет:

«Первый же случай выполнения мною пересадки роговицы при помощи инструмента Гиппеля оказался полным драматизма. На единственном глазу больного (другой был слеп) во время операции был ранен хрусталик, и вслед за его удалением произошло выпадение стекловидного тела. Уложить трансплантат в отверстие было очень трудно. Правда, это мне удалось, и результат получился хороший, но сколько переживаний было и у больного и у меня».

Результат в самом деле получился хороший. Слепой Груша прозрел и сохранил зрение до самой смерти. А операция, сделанная Филатовым, оказалась счастьем не для одного только Груши, но и для всех слепых с бельмами, для всего человечества: этот случай снова пробудил у Филатова — а за ним и у других — угаснувший было интерес к пересадке роговицы.

В.П. Филатов ввел в операцию пересадки роговицы несколько новых моментов. Все они на первый взгляд просты, как колумбово яйцо. Кажется даже удивительным, почему они не были придуманы гораздо раньше, за два-три века до Филатова. Впрочем, столь же простыми кажутся многие гениальные открытия.

Прежде

всего, В.П. Филатов предложил для операции новый трепан, придуманный им совместно с конструктором А.П. Марцинковским. Этот трепан сделал операцию неизмеримо более легкой, уже не требующей, как прежде, виртуозной техники. С этим трепаном пересадка роговицы стала доступна любому рядовому окулисту.

Далее, В.П. Филатов предложил применять для пересадки роговицу, взятую от трупов. Этим устранялась трудность, казавшаяся неодолимой, — материал перестал быть дефицитным. В то же время введение такой роговицы решало вопрос не только количественно, но, как потом оказалось, и качественно.

Роговицу трупов пробовали применять и до Филатова французский окулист Мажито, немец Фукс, русские Шимановский, Комарович, Савельев. Однако успеха они не добились: пересаженная роговица в дальнейшем мутнела. Был, однако, такой случай: Мажито как-то собирался пересадить в бельмастый глаз трупную роговицу, но операция в этот день не могла состояться.

Глаз, роговицей которого Мажито хотел воспользоваться, пришлось сохранять в течение 8 суток в холоде. Операция на этот раз удалась особенно хорошо. Это обстоятельство заинтересовало Филатова. Что было, думал Филатов, на этот раз в операции такого, чего не было в прежних случаях пересадки роговицы, произведенных ранее? Только одно: многодневное сохранение пересадочного материала в холоде. В.П. Филатов предположил: не вырабатываются ли в трупной роговице под влиянием холода особые свойства, какими она не обладает без этого?

Филатов стал применять для пересадок роговицу глаз, сохраненную несколько дней в холоде. Результат оказался отличным.

Наблюдая в ряде случаев, как пересаженная трупная роговица просветляет и близлежащие участки бельма, В.П. Филатов стал пользоваться ею также в тех случаях, когда бельмо еще не совсем созрело, когда оно еще только образовывалось. Этим путем он не только лечил уже имеющиеся бельма, но предупреждал их образование.

До 1955 года, то есть за 20 лет, академиком Филатовым и его сотрудниками было произведено свыше 3500 операций пересадки роговицы. Более тысячи из них осуществил сам Филатов.

Все это я, конечно, узнала позднее — услыхала от врачей, прочитала. Но людей — прозревших слепых — впервые увидела в тот день на третьем этаже.

Спускаясь по лестнице в наше отделение, я вдруг обнаруживаю, что в моей руке лежит холодный комок, словно я захватила горсть снега, чтобы запустить в кого-то снежком, но забыла это сделать. Смотрю — это лапа Сашка!

— Откуда ты взялся?

— Да я же с вами был. Там.

— Все время?

— Ага… А вы не заметили?

Я и вправду не заметила. Мне было не до того.

Сашок очень взволнован. Он тащит меня за собой в умывалку. Там он нагибает к себе мою голову, словно верхушку дерева, с которого хочет сорвать яблоко или сливу, и говорит мне в самое ухо:

— Бабушка! Пожалуйста, послушай…

Я не удивляюсь ни «бабушке», ни тому, что Сашок вдруг говорит мне «ты». Я сама очень взволнована.

— Бабушка! Когда Филатов сделает мне операцию, я тоже буду видеть? Как те — наверху? Да?

4. Слезы и слюна