Свет мой, зеркальце, скажи
Шрифт:
– Доктор... Извините, господин председатель, прошу вас.
Меня ещё раз ужаснуло, что я захныкал, но что ещё оставалось делать?
– Доктор, я хотел всего лишь дать понять, что если сестра сможет избавиться от меня, то унаследует мою часть. Потому её свидетельство...
– Вы оспариваете? Предполагаете, что она лжет?
– Нет. Не совсем. Она преувеличивает, подтасовывает факты и это все. В любой семье...
– Меня не интересует любая другая семья. Я занимаюсь вами, исключительно вами. Я здесь, чтобы судить вас надлежащим образом. Честно, с чистыми
– Судить меня с чистыми руками и холодным рассудком? Но как вы можете так, как можете вести все подобным образом? Я не хочу быть вашим противником, доктор, я просто хочу сказать, господин председатель, что подобные дебаты - карикатура на судебный процесс. Скорее поверят в психологическую драму с бедным кретином в качестве жертвы сеанса.
– Вы хотите заявить, что мой стиль судопроизводства далек от вашего понимания, мой друг?
– Ну хватит!
– закричала моя сестра.
Она ненавидит судебные процессы и психологические драмы. Для нее, с тех пор как она увлеклась своей профессией, весь мир - классный зал, полный лодырей.
– Единственный вопрос - знает ли мой брат эту потаскуху? Да это очевидно. Достаточно посмотреть на его виноватый вид, когда я сейчас это говорю. Потому или он тотчас все признает, или я рассказываю его дорогому сыночку о всех невинных играх, которыми мы некогда занимались с его папой. Во всех деталях.
– Свинья!
Я хотел броситься на нее, но у меня не было сил подняться с места.
Сестра одарила меня загадочной улыбкой.
– Я знаю тебя наизусть, Бубба. И ты это знаешь. Теперь поразмысли. Как её зовут, ну же?
Карен?
Нет, её подругу.
Имя?
Экзотическое. Шотландское. Или что-то в этом роде.
Но я сейчас с Карен, мой перегруженный завтраком желудок выдавливает все в глотку, когда скоростной лифт "Регала" опускается в холл. Карен, съевшая больше меня , дожевывала остатки сдобной булки с маслом, прихваченные с подноса. Когда дверь открывается и мы выходим из кабины, она запихивает все это в рот и тут же проглатывает.
– Идем, я хочу показать тебе кое-что.
Она уводит меня к газетному киоску в холле. Продавщица - женщина с пепельно-серыми волосами в очках, тип классной дамы, разговаривает с престарелой супружеской парой. Рядом с ними девочка лет пяти, должно быть они её бабушка и дедушка, прогуливается вдоль нескончаемой витрины киоска, разделенной пополам. Маленькая ручонка держит за шею нарядную куклу. Другая указывает по очереди на каждое издание, будто предлагает его. Карен указательным пальцем трогает маленький курносый носик ребенка и, улыбаясь, спрашивает.
– Er de papirhandler?
Вместо ответа та с серьезным видом кивает.
Когда мы подходим взглянуть на витрину, где только что закончила свою прогулку девочка, то это оказалась витрина с порнографией, представленной в цветных фото идеальной четкости на первосортной мелованной бумаге. Я далек от излишней стыдливости, но тем не менее был шокирован подобной экспозицией, тем более, ребенок только что указывал рукой на этот строй возбужденных
Карен поискала журнал, который хотела показать мне. Тот назывался просто "Трио". Полистала его, открыла и сунула мне под нос.
– Вот, - сказала она, - видишь. И вот здесь.
И там, и тут, и на последующих страницах располагались фотографии мужчины и двух женщин, предающихся банальным вариациям на тему групповых совокуплений. Карен была частью команды, самой активной и прекрасной. Она с интересом рассматривала собственные изображения, склонив ко мне голову.
– Это было в Стокгольме, - пояснила она.
– Тот, кто сделал фото, некий Леннард, увидел меня здесь и увез в Стокгольм для работы. Два дня, оплата наличными.
Как никогда я почувствовал, что за мной наблюдают издали. Мне захотелось положить журнал на место и удалиться от киоска, но Карен, довольная демонстрацией своих талантов, удерживала меня своей идиотской беседой.
– Что тебе больше нравится? Когда я с мужчиной или с женщиной?
– Пит!
Итак, кто-то все же наблюдал за мной. Винс Кенна, блудный сын издательского дома. Творец... Это похоже на него. Выскочить неизвестно откуда в одном из своих безумных припадков. Багровая физиономия, пылающий, всевидящий взгляд - карикатура на американского туриста. Он хватает мою руку и жмет её с энтузиазмом.
– Пит, старикан! Я прибыл вчера в Лондон и Нэйджи мне сказал , что ты здесь, чтобы подписать контракт с Грандалем! Ты его видел?
– Нет. Послушай, Винс...
– Только не это, старик! Я знаю, что он лауреат Нобелевской премии, последний из великих, отшельник и все прочее, но если ты меня представишь, то, думаю, не умрешь. Он мог все же слышать обо мне.
– Послушай, Винс, он болен, не любит суеты и совершенно не желает издаваться у Макмануса и Нэйджа. Поэтому я бы предпочел...
– Я примчался сюда из Лондона только из-за этого, Пит! Увидеть его ещё живым. Может быть, переброситься с ним парой слов. В конечном счете, Боже, это гений! Новый Ибсен. И ты считаешь себя в праве запретить мне пожать руку такому человеку?
– Ты уже раз пожал руку Норману Мейлеру. С тебя этого мало?
Он посмотрел на меня так, что я понял - ему это неприятно.
– Послушай, старик, все, чего я прошу - это полчаса. И я клянусь, что не устрою сцены. Когда ты с ним встречаешься?
– Сегодня после обеда. В три часа.
– У тебя? В твоем номере?
– Да.
– Я буду у тебя. И тут же вылетаю обратно в Лондон. Ты поднимешься к себе прямо сейчас?
– Нет.
– Отлично. Я могу оккупировать твою кровать и наверстать упущенный сон до прихода Грандаля.
– Нет нужды оккупировать мою постель. Я закажу тебе номер. Пусть будет приятнее для тебя.
– За счет фирмы?
– Естественно.
Винс оценил Карен, затем невозмутимо огляделся, бросил взгляд на журналы и подмигнул мне с похотливым видом.