Свет над горизонтом

Подколзин Игорь Васильевич

— Пути начальства неисповедимы, — кто это сказал первым, был зело мудр, — замполит усмехнулся, — но сейчас, кажется, ни хвалить, ни ругать нас не будут. Во-первых, вроде не за что, во-вторых, было бы антипедагогично — ругать перед походом, ну а обо всем остальном узнаем через несколько минут. Пошли, Леня, начальство не любит, когда опаздывают, и вообще точность — вежливость морских офицеров, да и, кроме того, просрочишь хоть минуту — корабль ушел.

— Я слышал, говорят — поезд ушел.

— Считай так, если тебе приятнее.

* * *

Над

длинным, стоящим посредине большой комнаты столом склонилось несколько старших офицеров. Среди них выделялся комбриг. Высокий и широкоплечий, в очках, почти совсем лысый. Сухой, подтянутый и весь какой-то плоский.

— Товарищ адмирал, — Ольштынский вышел вперед, — командир подводной лодки «Щ-17» капитан-лейтенант Ольштынский и заместитель по политчасти старший лейтенант Долматов прибыли по вашему приказанию.

— Добро, прошу сюда, — адмирал указал на свободное место у стола, — поближе, пожалуйста.

Низко над картой висела большая сильная лампа под темным абажуром. Стены кабинета и стоящие вдоль них стулья находились в тени.

— Начальник штаба, доложите задание.

Небольшого роста кругленький капитан первого ранга неодобрительно посмотрел на командира лодки, открыл лежащую перед ним папку и, откашлявшись, произнес:

— Мы уже говорили, — начал он, — что сегодня ночью ПЛ «Щ-17» должна выйти в море. Погода сейчас, так сказать, удачная. Достигнув квадрата 29494, стать на позицию у входа в порт и при подходе транспортов противника атаковать их, — он повернулся к Ольштынскому. — Вас вчера, надеюсь, подробнейшим образом ознакомили с операцией, так сказать, во всех деталях.

— Так точно, товарищ капитан первого ранга, — ответил Ольштынский.

— Значит, первая часть ясна, не правда ли?

— А будет еще и вторая?

— Обычно младшие по званию и должности терпеливо слушают до конца и потом задают вопросы, если им что-либо непонятно, и, так сказать, получают конкретные ответы, — начальник штаба сердито покосился на Ольштынского.

— Прошу прощенья.

— Итак, повторяю. С операцией вы ознакомлены вчера. Сегодня произошли некоторые изменения, так сказать, внесены коррективы.

По пути на позицию вы в подводном положении подойдете к этой точке, — он указал толстым красным карандашом место на карте, — всплывете ровно в 24 часа и высадите нашего человека, С берега должен быть дан сигнал фонариком: четыре повторяющиеся проблеска. После высадки приступите к выполнению основного задания. Все понятно?

— Так точно, все. А когда придет к нам этот ваш, или вернее, наш человек?

— Сейчас, — начштаба опять с укором посмотрел на командира лодки и повернулся к стене. — Вот прошу познакомиться, любить и, так сказать, жаловать. Это и есть, как вы правильно заметили, Ольштынский, наш человек.

От стены отделился человек и подошел к столу.

— Ирма Линдус, — капитан I ранга сделал изящный жест своей коротенькой ручкой, — а это Ольштынский, командир лодки, молодой еще, так сказать.

Девушка вошла в круг света и посмотрела на офицера.

Капитан-лейтенант слегка вздрогнул.

Потом нерешительно протянул ей руку и сказал:

— Ольштынский Леонид, — и, смутившись, добавил, — капитан-лейтенант, так сказать.

Начальник штаба хмыкнул и захлопнул папку, всем своим видом показывая, что ничего хорошего он от Ольштынского и не ждал.

— Очень приятно, так, кажется, говорят в подобных случаях? — девушка пожала протянутую руку, опустила глаза и сделала шаг назад снова в тень.

— Вот и познакомились, — комбриг взял пакет и протянул Ольштынскому, — здесь оба варианта и боевой приказ. Выход в двадцать один ноль-ноль. В полной секретности. Нет вопросов?

— Нет. Все ясно. Разрешите выполнять?

— Выполняйте. Пассажирка ваша прибудет на лодку за пять минут до выхода. Можете идти. Желаю удачи!

— Есть.

Офицеры повернулись и вышли.

— Ожидал всего, чего угодно, но чтобы женщину возить — ни-ни, — протянул Долматов. — Сколько разведчиков доставляли, но такое впервые. Девушка на подводной лодке? Прямо конец света. Киятр, как говорила моя бабушка Мария Ивановна. Ну мне-то ладно, я не кадровый, из газеты пришел, в газету и вернусь, а вот как ты, морской волк, переживешь подобную шутку, хотелось бы знать.

Ольштынский шел молча. Он поднял воротник шинели и глубоко засунул руки в карманы.

— Что молчишь, командир? Тоже ошарашен, а может быть, просто еще не пришел в себя от неземной красоты незнакомки?

— Иногда люблю помолчать, думается лучше, так сказать, как говорит наш начальник штаба.

— Вот за это он тебя и недолюбливает. Ну что ты в самом деле прицепился к этому «так сказать»?

— Да это не я прицепился, а фраза ко мне — никак отделаться не могу, мания какая-то, черт бы ее побрал.

Офицеры подошли к пирсу, по пружинящему деревянному трапу прошли на лодку и скрылись в люке. Ленинграде, на выпускном вечере, на последнем балу в зале Революции. Сияли огни хрустальных люстр, играла музыка, блестели на рукавах кителей новенькие золотые нашивки. Кто же его познакомил с ней? Ах да, Игорь Соболь из четвертого взвода их же роты. Веселый, никогда не унывающий славный парень. Прямо так подошел и с деланной тоской в голосе, немного подвывая, сказал: «Леня, вот девушка, которая час назад отвергла окончательно и бесповоротно, и, как мне кажется, необдуманно, и совершенно напрасно, мою любовь, видишь, как бывает, не успели лейтенанта дать — и уже в отставку, может быть, ты будешь счастливее, а я скорее всего этого не переживу. Адье, танцуйте на моих похоронах…»

Через год он погиб в Таллинском походе, таранив своим торпедным катером фашистский миноносец. Ошибся ты, старина, надо мной тоже подшутила судьба. Все было прекрасно, но потом Ирину как подменили. Начались разговоры: сейчас не до любви, когда идет война и льется кровь. Словно в гражданскую: поженимся после победы мировой революции. А перед самым решительным объяснением она исчезла вообще.

А вот теперь именно он доставит ее в тыл к гитлеровцам. Рассказать кому-нибудь — не поверят. Невероятно.