Свет обратной стороны звезд
Шрифт:
— Вот как, — поразился Федор. — Опять против Конвенции.
— Да кому она нужна, эта старая пыльная бумажка, — невесело усмехнулся Стрельников. — Наши кораблики с любым линкором справятся. 30 ракет на борту, пускай их хоть с сотни мегаметров, никаких каналов управления и помех. Пары ракет для "Фуфлона" вполне хватает. Можно в одиночку целую эскадру переколотить.
— Да где же они на скауте помещаются? — спросил Конечников, вспомнив монстрообразные цилиндры ПКДР-2.
— Новые ракеты небольшие, примерно метра 3 в длину и 500 миллиметров в диаметре. Если массометы
— Однако, — покачал головой Федор. — У нас такого не было… Неладное что-то у вас творится.
— Да с чего ты взял? — возразил Стрельников.
Ухо Федора уловило фальшь в его словах.
— Не темни со мной, — сказал Конечников. — Ежу понятно. Весь корабль — сплошное нарушение Конвенции Семи. Вся электроника сделана "торгашами". А мы ведь с ними на ножах были.
— Ну и что? — спросил Стрелкин, напряженно пытаясь определить, куда клонит его старый друг.
— Все вместе означает, что "торгаши" объединились с деметрианцами. А это может быть лишь в одном случае. Их объединили, враги более могущественные, чем лишенные возможности воспроизводства флота эланцы. Вот я спрашиваю, — что случилось?
— Ладно, я скажу, — угрюмо и зло бросил Стрелкин.
Он согнал Федора с кресла, запустил терминал и вывел на экран изображение странного, угловатого корабля, похожего сбоку на двухстороннюю усеченную ступенчатую пирамиду.
— Что это? — поразился Конечников. — Чей такой?
— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответил Василий. — Это не человеческий корабль. Чужой… — "Странники" больше не клепают свои BARSSы и MARSSы. На их верфях размещено производство наших крейсеров…
— Нифига себе, — вздохнул Конечников. — Вот кому-то праздник… Бабло рекой…
— Федька, ты что, рехнулся!? — подался к нему Стрелкин. — Помнишь, флот Каранги? Который пропал без следа. Так вот знай, — 18 эскадр мощных, бронированных рейдеров, не уступающих нашим "Королям неба", были превращены в пыль одним таким залетным пришельцем. Теперь это общее дело.
— Мы вроде с Карангой не сильно дружили, — ответил, слегка пожимая плечами Конечников.
— Ты… Ты, — не нашел слов от возмущения Василий. — Тут уже не идет речь про наших или не наших. Один из флотов Обитаемого Пространства был уничтожен чужаком. Это война. Война людей и этих… Она будет, будет очень скоро.
— А что про них уже известно? — поинтересовался Федор.
— Ничего, — ответил Стрелкин, задумавшись. — Только то, что корабль очень древний. Ему сотни тысяч, если не миллионы лет.
— Так может быть их стоит оставить в покое? — поинтересовался Конечников. — Или изучить, с чем имеет дело, прежде, чем очертя голову кидаться в пропасть. Может это лишь какое-то недоразумение.
Василий покачал головой, хотел было вспылить, но сдержался, вспомнив, что имеет дело с не отошедшим от психологического шока, побывавшим на самом краю жизни, человеком. Лишь сжатые кулаки Стрелкина выдали его желание ударить друга.
Федор внимательно наблюдал за ним.
— Ладно, — сказал он. — Я тебе тоже тебе кое-что расскажу.
— Валяй, — хмуро ответил Стрельников.
— Помнишь, я рассказывал про все эти перипетии с ядерной зимой на Амальгаме. Про эланский линкор, который упал на поверхность…
— Как не помнить, — не очень понимая, куда клонит Федор, но все же в тайне надеясь, что друг опомнится от болезненного равнодушия к недавно важным для него вещам, ответил Стрелкин.
— Так вот, совсем недавно, мне удалось заглянуть в самое начало этой истории. Ответ был на самом виду. Накопитель с записями лежал все это время в сенях моего дома.
— Ты же говорил, что летописи заносили в тетради? — недоверчиво спросил Василий.
— Да, но так было не все время. Пока работала техника, люди пользовались традиционными способами записи: видео, аудио и текстовыми компьютерными файлами. У меня они есть на микрокассете.
Федор достал свой комп, вытащил из него невесомый, маленький прямоугольник микрокассеты. Воткнул ее в считыватель терминала. Нашел нужный кусок и пустил воспроизведение.
Стрельников смотрел молча, от волнения высаживая сигарету за сигаретой. В динамиках завывал ветер и раздавался негромкий хрипловатый голос давно умершего человека.
Федор не мешал ему, заново переживая этапы своей жизни, неудачного эксперимента, маленького и незначительного в сравнению вечностью.
Наконец файл закончился, и окно программы потухло. Стрельников еще долго сидел, глядя на черный прямоугольник и слушая шипение усилителя.
— Я бы застрелился, — сказал он. — Как с таким можно жить…
— А кто тебе не дает? — недобро спросил Федор.
— Тебе — то страшно стало, — безо всякого злорадства заметил Стрелкин.
— Нет, не в том дело. Мы на этой войне были солдатами и оказались на самом острие конфликта. Нашим ремеслом стало убивать и гибнуть самим. Мы делали свое дело и делали его хорошо. Нас теперь легко замазывать черной краской, расписывать под головорезов и подонков за взорванные планеты и расстрелянные санитарные транспорты.
— Это верно, — скрипнув зубами вставил Стрельников. — Мы с тобой еще и ракету разрисовали, мстители хреновы.
— А по другому и быть не могло. Честь, долг, ненависть, униженность, обида, месть — смесь гремучая. Поразмыслив, я понял, что из всего, что мы поняли и пережили, правдой оказалось лишь постоянное, душное ощущение неправды той жизни. От него мы пили, гоняли шлюх, задирали штабных… Рассказывали анекдоты… Драли жопы в карьерном забеге или демонстративно — истерически клали на чины и звания. Остервенело бились с врагами и мстили эланцам как могли. Все, что угодно, лишь бы ненароком не осознать кто мы такие есть.
— И кто мы есть? — тяжело спросил Стрельников.
— Деталь соковыжималки. Повод для Ивана Ивановича Иванова работать за копейки и терпеть скотство господ.
— Как ты жить с этим можешь? — поразился Василий.
— Пока жив, — есть надежда, помолчав, ответил Фёдор.
— Что ты сможешь? — поинтересовался Стрелкин. — Галян не воскресишь, наших пацанов к жизни не вернешь. А вспомни, какие парни были в 4 эскадре… Поднять бы их, все смели бы. Сколько будешь жить, столько будешь мучиться.