Свет Победы

Коллектив авторов

***

Погребальные поля, Как вы тянетесь глубоко!.. Вами кроется земля… Око закрывает око, Человека человек Провожает в путь последний… Так наследнику наследник Скрещивает руки рек. Алексей ФИЛИМОНОВ

КУРСКАЯ ДУГА

Памяти моей матери Людмилы Тимофеевны Давыдовой О, мама в стылой колыбели! Ее пронзят осколки те, Что в дни февральские летели Сквозь крышу хаты – и везде. И тут и там – металл крылатый. Вотще горяч он иль незрим… А бабушке у белой хаты Все застит зренье черный дым.

НЕИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ

Мои

стихи в руинах Сталинграда, Где хриплый крик чужого языка. Мать на заре затеплила лампаду, И ей моя откликнулась строка. Чернеет снег от пепла и безмолвья. Пустой металл и здесь, и в синеве. Слагаю неразбавленною кровью Чужие строки о моей войне.

НЕДАВНИЙ БОЙ

На фотографии – глаза Недавно вышедших из боя. Так долго смертному нельзя Глядеть в горящее иное. И снова рвутся в бой они, Где полыхает свет кромешный. В глаза солдатские взгляни На фотокарточке воскресшей. Владимир ШЕМШУЧЕНКО

***

Донос. ОГПУ. Расцвет ГУЛАГа. Руби руду! Баланду съешь потом. Мой дед с кайлом в обнимку – доходяга. А я родился… в пятьдесят шестом. Война. Концлагерь. На краю оврага Эсэсовец орудует хлыстом. Отец с кайлом в обнимку – доходяга. А я родился… в пятьдесят шестом. Орел двуглавый. Гимн. Трехцветье флага. С нательным в новый век вхожу крестом. Бескровно под пером скрипит бумага. Ведь я родился… в пятьдесят шестом.

***

Выглянул месяц, как тать, из тумана, Ножичком чиркнул – упала звезда Прямо в окоп… В сапоги капитана Буднично так затекает вода… Через минуту поодаль рвануло… Замельтешили вокруг «светлячки»… Встать не могу – автоматное дуло Прямо из вечности смотрит в зрачки.

БЫЛО ТАК

Владимир АКСЕНОВ

«КОКТЕЙЛЬ МОЛОТОВА»

«Коктейль Молотова» 2 знаменитый – Он его когда-то знавал! И сейчас помнит танк подбитый: Весь железный, а как пылал! Он кружил над его окопом, Все железом горящим круша. В единоборстве с танком жестоким Трепетала солдата душа. Наконец танк затих понемногу, Испустив удушающий чад. Потерял в этой схватке ногу Молодой первогодок-солдат. Этот бой в его жизни первым И последним был – этот бой. Напряженья не вынесли нервы – В пять минут стал солдат седой… Только ночью пришли санитары. Проползли мимо: вроде мертвец. Но один из них, опытный, старый, Поглядел: «Жив, кажись, молодец!» И с тех пор, подлечившись маленько, Уж полвека он помнит тот бой. И живет на краю деревеньки Ветеран с деревянной ногой. И когда в день Девятого мая Самогонки старуха нальет, «Коктейль Молотова» вспоминая, Не таясь от людей, вдруг всплакнет. Ольга АТАМАНОВА

2

Так назвали бойцы бутылки с горючей смесью

ЖЕНА

Две тысячи десять… Еще один год без войны, Еще один повод Для шума и действа помпезного. Их много приходит К подножью Кремлевской стены – В саду Александровском Славящих подвиг Безвестного… Бог с ними. Читатель, прости, Я люблю тишину. И там, где дорога Свивается полем непаханым, В забытой деревне Я помню старушку одну… – А вы проходите. Вам чаю с вареньицем, с сахаром? Да что ж вы стоите у двери?.. Беленый платок. Откуда в глазах эта ясность, Как мудрость прощения? Их синь бесконечна… Кончается жизненный срок – Десятый десяток. Соседи сказали, весеннею Порой выходила она На развилке стоять, Но силы все меньше… А старость бредет, не торопится… – Куда же вы, бабушка Капа? – Я? Петеньку ждать. Да как же иначе? Ведь он обещал, что воротится… Зоя БОБКОВА

В ЛУЖСКИХ ЛЕСАХ

Памяти партизанки Тоси Петровой Вхожу в землянку – Быль со всех сторон, Не нужно очищать ее от пыли. Следы войны, Следы былых времен – Сороковых. Здесь партизаны жили. Я вижу фитилек Сквозь полумрак, Склонились Над раскрытой картой люди. Минуты на счету – Так близко враг, В руках у командиров Сотни судеб. Дрожит огонь, И тени на стене Столкнулись в рукопашной… Бой в разгаре. Силен противник, Лес дымит в огне. И за ребят так больно! И так страшно! Лес полон выстрелов. Убита тишина И юная радистка Тося. Над русским миром Царствует война – Людей под Лугой Словно травы косит. Теперь в окопах Сосенки растут, И славят тишину Лесные птицы. Но партизаны умирали тут… Придем к могилам – Миром поклониться. Валентин ГОЛУБЕВ

ВЕТЕРАН

Припомнил жизнь свою старик: «Чудно! Да мне ли довелося?..» Распахнут жесткий воротник, Зажата в пальцах папироса. Чтоб не тревожили его, Глухим сказался домочадцам. Темно ль за окнами, бело – Сидит он тихо час за часом. Неужто это было с ним? Да полно! Быть того не может! Нелеп, как жизнь, необъясним Сквозь время голос, что тревожит: – Не пропадай, прошу тебя! Мы потеряемся, как дети, В просторах белых декабря, Среди дорог и лихолетий. В толпе шинельной, в давке тел Взгляд обжигал его, был близко… Он оглянуться захотел – Так и не смог, толпой затискан. Он пил за дружеским столом, Пел с хрипотцой, забыв веселость. Он думал, жизнь пошла на слом – А это лишь ломался голос. Забыв про сон и про еду, Судьба в строю кричала: «Левой!..» Через войну, через беду Проволокла – не пожалела. Он жизнь прожил – как будто был На празднике, что шел на убыль. У девушек, что он любил, Теперь уже поблекли губы… Гремит посудою сноха, И внучку манит грай весенний – Лишь в комнатушке старика Иных времен витают тени. Среди живущего всего Он жив лишь тем далеким счастьем. Чтоб не тревожили его, Глухим сказался домочадцам. Андрей ГРУНТОВСКИЙ

МЕДНОЕ КОЛЬЦО

Был сорок первый горький год, Отецкое крыльцо… Когда уже сошел народ, Он протянул кольцо. В простое медное кольцо Перековал деньгу: – Ты жди меня, – взглянул в лицо. – Не ждать я не могу… И вот прошло уж сорок лет… – Ты ждешь его, бабусь? Ведь и могилки даже нет… – Теперь ужо дождусь. Елена ЗАЙЦЕВА

ТРИДЦАТЬЧЕТВЕРКА

Горячий воздух над броней дрожит, Согретый непривычно жарким маем. На танковой броне малыш играет, И мать к нему испуганно бежит. Отец, жену за плечи приобняв, Тихонько шепчет ей: «Не трогай сына, Не бойся за него, ведь он – мужчина. Хоть маленький, но сильный – весь в меня». И вспоминает он, нахмурив бровь, Былые повести танкиста-деда. И вроде о войне была беседа, А кажется сегодня – про любовь. Ведь он, малец, тогда не понимал Рассказов поседевшего майора. Вернее, понял, но потом, не скоро, Когда о жизни кое-что узнал. Не помнит он подробностей уже – Им в детской памяти не удержаться, Но в сердце, заставляя больно сжаться, Запал тот незатейливый сюжет. Дед говорил, что танк его горел, Как выжил он – и сам понять не может. Как чувствовал всей опаленной кожей, Что наступает сил его предел. Он бредил, тлела жаркая броня, И свет померк, и сердце билось тише. А он сквозь пустоту все время слышал: «Вернись! Мы ждем тебя – твой сын и я…»