Свет праведных. Том 2. Декабристки
Шрифт:
– За что ты так ненавидишь Сережу? – тихо спросила Софи.
– За то, что из-за него на каторгу сослали невинных людей!
– А разве не эти три мужика убили Владимира Карповича?
– Нет, барыня! Он лежал мертвый, задушенный, в купальне, когда мужики утром пришли туда работать! Ну, они и поспешили рассказать об этом молодому барину! А молодой барин им ответил: «Вы и есть душегубцы!»
Ошеломленная услышанным, Софи несколько секунд молчала, собираясь с мыслями. Как ни мало доверия внушал ей племянник, поверить словам Антипа ей все же было страшно трудно.
– Если они не убивали, им достаточно было не признавать себя виновными! – наконец произнесла она.
– Да они и не признавали!
– Почему же их арестовали? Что было потом?
– Потом они сдались.
– Да почему же сдались-то?
– Барыня, голубушка, да разве ж можно иначе? Потому как они всего-навсего простые мужики! А простому мужику завсегда с господами соглашаться положено.
– Господь с тобой, Антип! Нельзя заставить людей признаться в совершении преступления, в котором они неповинны!
– Нельзя, говорите? А почему, если нельзя, им грозили дать четыреста ударов кнутом, коли не признаются?
– А кто им грозил?
– Поди знай!.. Никто вам этого и не скажет. Можно только догадываться…
– Так кто же, по-твоему, настоящий убийца?
– Откуда мне знать, барыня, голубушка? Я знаю об этом не больше вашего!..
– Одним словом, твои подозрения ни на чем не основаны.
Антип рассыпался фальшивым угодливым смехом.
– Ни на чем, барыня, голубушка! Ровным счетом ни на чем!..
– Тем не менее ты сам только что говорил…
Старик глубоко поклонился Софи, раскинув руки и выставив вперед ногу с упертой в пол пяткой и приподнятым носком:
– Только что я был не в своем уме! А теперь стал в своем, барыня, голубушка! Если вы считаете, что Владимира Карповича убили эти трое мужиков, значит, на самом деле они и есть убивцы, и правильно, что их отправили на каторгу! Всем только лучше от этого!
– А может быть, они защищались? – пошла на уступки Софи.
– От кого защищались?
– Ну, к примеру, если их господин первым ударил их…
– Должно, так оно и было! Он их первым, значит, ударил, а они в ответ – раз, и свернули ему шею! Смотреть после этого на него, наверное, радости было мало! Весь прямо-таки посинел! И язык вывалился!..
Теперь Антип, потирая руки, так и сыпал словами. Выражение его лица стало одновременно кровожадным и опасливым.
– Если бы только и с сыном могло случиться то же самое, что и с отцом! – помолчав, прибавил он.
– Да ты что говоришь-то, Антип! Ну-ка, замолчи! – прикрикнула на старика Софи.
Ей казалось, что она бредет по зыбкой, неверной болотистой, уходящей у нее из-под ног почве. И больше всего было досадно, что нельзя расспросить Сережу об истинных обстоятельствах убийства его отца так, чтобы он ни о чем не догадался, не понял, что ею получены от крестьян какие-то новые сведения. Антип, будто почувствовав нерешительность Софи, предостерег дребезжащим голосом:
– Вы, барыня-матушка, только никому не передавайте того, что я вам рассказал! Да это все и неправда на самом-то деле! Подлое вранье крепостных людишек! И про грозу даже и не думайте больше, забудьте! Гроза, она просто так началась, случайно! А истинная правда в том, что нашего доброго барина удавили злые, дурные мужики, и этим дурным мужикам теперя всей жизни не хватит, чтобы искупить грех!
Софи вышла из Антиповой избы окончательно растерянная, в полном уже смятении. Коляска тем временем вернулась за ней в деревню. На улице было темно, холодно и сыро. Кучер Давыд помог хозяйке взобраться на сиденье, закутал ей ноги пледом. Всю дорогу до дома лошади барахтались в грязи, с трудом вытаскивая ноги. Наконец за голыми ветками показались освещенные окна дома.
За ужином Сережа упорно хранил молчание, держался чопорно, натянуто. Лицо его было строгим и замкнутым, движения сдержанными, медлительными. И только после того, как они с Софи перешли в кабинет и остались вдвоем, он дал волю своему негодованию.
– Неужели, тетушка, вам так уж необходимо было остаться в деревне? – спросил он.
– Я же говорила вам, Сережа, что у меня там дела, – ответила она, развертывая вышивку.
– Дела? Какие у вас могут быть дела с мужиками? Ох, тетушка, тетушка, слишком сильно вы мужиками интересуетесь! Уверен: они Бог знает чего вам нарассказали после этой грозы! Надо же, гром и молния прямо посреди панихиды! А они до того тупые и безмозглые, что, несомненно, сочли все это проклятием Господним!..
– Да оставьте вы их!.. Что с них возьмешь: простые, наивные люди!..
Сережа не мог усидеть на месте, он стал расхаживать перед ней взад и вперед. Затем остановился и резко, почти грубо произнес:
– Не старайтесь их оправдать, тетушка! Я знаю, что они меня ненавидят, как ненавидели моего отца и моего деда, как всегда будут ненавидеть тех, кто станет им приказывать! Чем более мягким выказываешь себя в обращении с этими скотами, тем более они делаются требовательными и беспокойными!..
– Я в прежние времена очень много занималась крепостными крестьянами, и мне не кажется, будто я внесла замешательство в их умы или посеяла смуту!
– А мне рассказывали совершенно другое! Насколько я знаю, вы расписывали крестьянам радости свободы и республиканского равенства!
– Не знаю, кто наговорил вам эти глупости, но во времена Михаила Борисовича, по крайней мере, мужики ни разу не подняли мятежа, подобного тому, который стоил жизни вашему отцу!
Сережа вскинул голову. Ноздри у него раздулись и побелели.
– Мой отец погиб не во время мятежа, он был подло убит тремя негодяями! Трое на одного! Мужики на барина!
– А разве не он сам подтолкнул мужиков к этому своими бесчинствами?