Свет-трава
Шрифт:
Алеша с книгой сидел у стола в белой рубашке и пиджаке, накинутом на плечи. Он усмехнулся:
– А я вижу, что в кружке все обошлось хорошо и настроение у тебя недурное.
Федя сел напротив Алеши, портфель положил на пол, у ног.
– Не угадал! – покачал он головой. – И настроение плохое, и в кружке не все благополучно.
Алеша сразу же стал серьезным. Он внимательно посмотрел на Федю. Взгляд его говорил: «Ну, рассказывай подробно, что произошло».
Собственно, на занятии ботанического кружка ничего неожиданного для Феди не произошло. Члены кружка явились в полном составе
Федя рассказал о сборе гербария и о том, что свет-травы не нашел.
Зинаида Крылова сидела в первом ряду. Она была коричневая от загара, в ее медно-рыжих волнистых волосах пробивались совсем светлые пряди, выцветшие на горячем солнце.
В тот момент, когда Федя говорил о свет-траве, она смеялась ему в лицо, обнажая мелкие острые зубы. И когда он замолчал, она громко сказала:
– То, что ты возвратишься без свет-травы, мы знали еще весной. Невозможно открыть несуществующее.
В прениях Зинаида выступила первой. Она повторила брошенную во время доклада реплику и заявила, что считает недопустимым разбазаривание средств впустую. На эту командировку кружок израсходовал свои последние деньги.
Но слова Зинаиды не задели Федю. Он объяснил их, как и раньше, неприязнью. Его расстроили выступления других студентов, которые называли его фантазером, мечтателем, ребенком, поверившим в бабушкины сказки. Обидно было ему, когда и в глазах тех, кто ничего не говорил, он читал скрытую насмешку.
Ему казалось странным, что эти студенты, будущие преподаватели и ученые, не понимали трудностей поисков свет-травы. Не один и не два года, а может быть, целую жизнь придется потратить на это.
Словом, у Феди осталось впечатление, что уже никто в кружке не верил в свет-траву, кроме Татьяны Филипповны, да и она, может быть, поддерживала его с педагогической целью.
Алеша по-детски подпер рукой щеку, приоткрыл губы и не спускал глаз с Фединого лица. Видно было, что он не только внимательно слушает товарища, но и всей душой сочувствует ему.
– Ну, а ты-то сам по-прежнему веришь в свет-траву? – откидываясь на стул и с гримасой боли вытягивая забинтованную ногу, спросил Алеша.
Федя вскочил и, горячо ударяя кулаком в грудь, воскликнул:
– Честное пионерское, Алеша, еще больше, чем прежде. Да и как может быть иначе! В руках у меня теперь слишком много фактов, подтверждающих существование свет-травы! Вспомни письмо Болотникова. А старики в Семи Братьях все до одного слышали о свет-траве. Вот только где запряталась она? А может, и не запряталась и существует во всех определителях, только под другим названием.
– Значит, веришь по-настоящему! – задумчиво и тихо, будто для себя, сказал Алеша. – А неудача очень тебя опечалила?
– Не очень. Я и не ждал, что в это лето найду свет-траву.
Федя подошел к окну и, приоткрыв крышку кастрюли, заглянул в нее.
– Это тебе на ужин? Кто принес?
– Товарищи не забывают.
– Правда, не забывают? А то я могу заняться этим, – заботливо сказал Федя, водворяя крышку на прежнее место.
– Нет надобности. Спасибо. Сыт, одет, обут, правда не очень красиво, – кивнул он на больную ногу. – Ну, да скоро принаряжусь, уже хожу по комнате.
Алеша помолчал и заговорил снова:
– Так, говоришь, и неудача не очень тебя опечалила?
Федя остановился посередине комнаты и развел руками, точно сам удивлялся себе:
– Не очень. Наоборот, с нетерпением жду лета, чтобы продолжить поиски.
– Ну и чудесно! – горячо сказал Алеша. – Придерживайся девиза Карла Маркса: «Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно». Пусть смеются, пусть не верят. Пусть даже мешают, а ты иди, иди, иди! Не надо забывать, что есть у нас такая неприятная категория студенчества, из них как раз и вырастают скептики. Они ни во что не верят, все критикуют, сами не способны на глубокие порывы, увлечение трудом. Собственно, зря государство и учит таких. Получат эти студенты специальность и полностью используют ее на собственные выгоды. Ради науки, ради народа, во имя которого растет эта наука, они вот настолько не обременят себя, – показал Алеша на кончик своего пальца. – Тебе, Власов, с ними не по пути. Татьяна Филипповна все это прекрасно понимает. Может быть, ты прав, что не верит она в свет-траву. Но в тебе она горячо поддерживает страсть к поискам, мечту. Она знает, что именно таким путем рождаются ученые, влюбленные в свое дело. Ты будешь, Власов, ученым скорее, чем, например, твой самовлюбленный Игорь станет писателем.
Алеша вошел в азарт и встал.
– Ты, Власов, счастливейший студент, – продолжал он. – Я, например, учусь ради той цели, которая еще как-то неярко, неопределенно маячит в воображении. А ведь я скоро кончаю университет! Ты же только начал учиться, а цель твоя у тебя в руках, осязаемая, вдохновляющая и такая прекрасная, что ради нее можно пойти на любые лишения. Нет, Власов, ты и не подозреваешь, что ты за счастливец! – почему-то с сожалением заключил Алеша.
Федя увлеченно слушал товарища. Щеки его горели, губы и глаза улыбались.
– В самом деле, ты убедил меня, Алеша, что я счастливейший из смертных! Сейчас я начну проявлять радость!
Федя схватил висящую на стене гитару, энергично заиграл плясовую и, не выпуская гитары из рук, начал выкидывать ногами замысловатые коленца.
– Ох ты! Ох ты! – выкрикивал он в такт движениям и музыке. Не останавливаясь, он повязал на голову под подбородком свой большой клетчатый платок.
Алеша хохотал до слез, навалившись на стол.
Они не услышали несколько раз повторяющегося стука. Дверь открылась, и в комнату вошла Николаева.
Тяжело дыша, Федя остановился и со смущенной улыбкой опустил гитару.
– Когда вы вместе, – засмеялась Николаева, – либо драка идет, либо пляска. Ну, что же вы, – обратилась она к Феде, – продолжайте! Здесь такое веселье, что, того и гляди, больной в пляс пойдет! Может, напрасно я проведать пришла?
– Нет, Татьяна Филипповна, не напрасно. Я еще только душой участвую в веселье, – сказал Алеша, пододвигая стул Николаевой.
Она села.
Федя хотел было повесить гитару на стену, но Алеша остановил его: