Свет-трава
Шрифт:
Маша почувствовала сильную усталость и, не разбирая чемодана, даже не причесав растрепавшиеся в дороге волосы, опустилась на стул.
Мысленно она пробежала время своего отсутствия месяц за месяцем, начиная с момента отъезда из Семи Братьев.
В клинике она работала под руководством Аллы Максимовны. Много больных прошло через ее руки. Теперь Маша чувствовала себя смелее, увереннее. В душе ее поднималось горячее желание сегодня же пойти в больницу, приступить к работе, многое рассказать и кое о чем поспорить с Верой Павловной и Феклой
Но больше всего хотелось Маше встретиться с Никитой Кирилловичем, прекратить досадный разлад между ними.
Не раз раскаивалась Маша в словах, сказанных Никите Кирилловичу перед отъездом из Семи Братьев. Он дал ей полную волю свыше полугода проверять свое чувство к нему. Дважды он приезжал в город, но оба раза приходил с Федей, намеренно избегая оставаться с нею наедине. Никита Кириллович уходил, а Маша до полуночи сидела в комнате, не зажигая огня и кусая уголки платка, чтобы сдержать слезы, и говорила вполголоса: «Упрямец, камень, а не человек».
И теперь сомнения заслоняли радость предстоящей встречи.
«Он знает, что сегодня я буду здесь. Почему же его нет?» – думала она, забывая, что приехала всего час назад и не мог же Никита Кириллович предвидеть время ее появления в Семи Братьях.
Она встала, переоделась, надела пальто, накинула на голову белый шарф и вышла на улицу.
Сердце подсказывало ей, что сейчас она встретит Никиту Кирилловича.
– Маша, калоши чего не надела? – крикнула вслед ей старуха хозяйка, разглядывая на ее ногах новые лаковые туфли.
– Пройду как-нибудь, – не оборачиваясь, отозвалась Маша, легко перескочила через грязь и вышла на улицу.
Сразу же она столкнулась с почтальоном Катей.
– Мария Владимировна, приехали! – бурно обрадовалась та и чуть не задушила Машу в объятиях.
От Кати пахло дешевыми духами, пудрой, земляничным мылом. Поправляя завитые волосы, прикрытые красным беретом, прищуривая круглые глаза, она сказала тоном заговорщицы:
– А Никита Кириллович на строительство теплиц пошел…
Маша вспыхнула и подумала: «Она тоже знает».
Они еще сказали друг другу несколько незначительных фраз и разошлись в разные стороны.
Маша направилась к теплицам. Катя забежала во двор и, хоронясь, выглядывала оттуда, чтобы видеть, куда пойдет Маша – в больницу или к тепличному комбинату.
Не было другого места в Семи Братьях, такого же поэтичного и влекущего к себе, как колхозные теплицы. Весна в Сибири капризная. Бывает, буянит метель, падает снег, а под рогожами, прикрывающими стеклянные рамы парников, живет молодая поросль. Сдвинешь рогожу, а там, под ней, крошечные зеленые стебельки, на которых еще и листьев-то нет, а так, какие-то зеленые узелки. Смотришь сквозь стекла рам, запотевшие от дыхания растения, и тебя охватывает чувство нежности, близкое к тому, которое появляется при виде совсем маленьких ребятишек.
За парниками – две старые теплицы, и в них буйная весна. Через стекла видны резные листья рассады помидоров, яркая зелень лука. Над стеллажами в ящиках – густая щетинка травы, выращиваемой для цыплят.
Через стекло тянулись к солнцу крупные листья и ярко-желтые цветы огурцов. На цветах то здесь, то там появлялись пчелы. Они то и дело скрывались в улей, который стоял тут же, в молодой зелени теплицы.
Но что все это по сравнению с новыми теплицами, к которым подходила Маша, стараясь не быть на виду у людей, точно она не имела права запросто прийти и посмотреть на новые постройки.
Ее поразила кирпичная котельная с высокой трубой и две просторные теплицы, поблескивающие на солнце стеклянными боками и крышами. В дальней теплице, склонившись над стеллажами, женщины сажали рассаду. Они сбросили верхнюю одежду. Сквозь стекла мелькали их пестрые платки и платья.
В другой теплице, около которой остановилась Маша, мужчины разравнивали лопатами земляной пол.
Маша сразу же увидела Никиту Кирилловича. Он стоял немного поодаль от всех. Вот он встряхнул головой, поправил волосы и, вытащив из кармана папиросы, направился к стоявшему здесь же учителю.
Маша не отрываясь глядела на Никиту Кирилловича.
Легкий весенний загар покрывал смуглую кожу его лица и рук. Вспотевший, с измазанным лбом, в старых сапогах, по щиколотку запачканных глиной, в выцветшей черной стежонке, он показался ей еще лучше, чем прежде. Она любовалась им всегда с затаенной болью. Он был красивее ее. На него заглядывались девушки. Но Никита Кириллович этого не замечал.
Однажды Маша сказала ему:
«Никита, какие красивые у тебя глаза. Иногда они дымчатые, без блеска, как далекие горы, а чаще блестящие и горячие, как огни».
Он искренне удивился: «Красивые? Что-то никто мне не говорил об этом».
Медленными шагами Маша подходила к раскрытым дверям теплицы. Ее заметил учитель.
– С приездом, Мария Владимировна! – закричал он.
Никита Кириллович обернулся. Маше показалось, что он сделал это медленно и равнодушно.
Она перешагнула порог и, замирая от волнения, ступила в теплицу.
Никита Кириллович ждал ее, не двигаясь навстречу, не спуская глаз с ее лица.
Они пожали друг другу руки, бегло встретились взглядом.
«Как чужие», – подумала Маша.
– Вот сколько вы понастроили без меня! – поспешно проговорила она и, чтобы не показать набегающие на глаза слезы, с преувеличенным вниманием стала оглядываться.
Для Никиты Кирилловича фраза эта прозвучала по-другому: «Вот как долго меня не было! Может быть, и чувство наше угасло за это время?»
– А озеро ты видела? – спросил он.
Она отрицательно покачала головой.
Он отвернул рукав стежонки, взглянул на часы и обратился к учителю: