Свет-трава
Шрифт:
– Жаль покидать? – засмеялся Федя. – А Маша рассказывала мне, что ты ее спрашивал как-то, не скучно ли ей жить в этой тихой деревне.
– Действительно, спрашивал и даже говорил о том, что я бы не мог жить здесь, – подтвердил Игорь. – И еще я говорил, что литератор должен жить только в Москве.
– Неужели ты молол такую чепуху? – удивился Федя со своей обычной непосредственностью.
– Честное слово, говорил. И сейчас так думаю.
Игорь засмеялся и потянул Федю за руку вниз. Здесь, вплотную к бревенчатой стене
Оба долго молчали, прислушиваясь к голосам, доносившимся из открытых окон, к однообразному попискиванию в кустах не то птицы, не то какого-то маленького зверька.
– Ну, а повесть о свет-траве ты будешь продолжать? – спросил Федя.
– Да, как только приеду, под впечатлением всего, что я видел здесь, – ответил Игорь.
– А твое увлечение Машенькой? Почему так просто ты отступил? Я смотрю на тебя и удивляюсь: ты присутствуешь на ее свадьбе и, кажется, искренне весел?
– Дурак ты, Федька! – ласково усмехнулся Игорь. – Это же литературная любовь. Вначале было мне чуточку не по себе. Почему, думаю, предпочла она мне Никиту Кирилловича? Хуже я его, что ли? Ну, верно, для нее хуже! А теперь ничего.
Они сидели на скамейке до тех пор, пока Саня не позвала их.
Из кухни Наталья Родионовна заметила, что Никита Кириллович то и дело посматривает на часы.
Она набросила на голову полушалок и незаметно вышла из дому. Через некоторое время она возвратилась.
– Машенька-то мальчика приняла! – радостно сообщила она еще в дверях. – Второго ребеночка ждет. Велела непременно за стол садиться.
– Десять лет не было детей, а теперь сразу двух! Ну и хорошо. Дуне шибко внучат хотелось! – хором заговорили женщины.
– Двенадцать часов! – поднимаясь, сказал Никита Кириллович. – Придется садиться за стол.
– Да, видно, придется все же праздновать самую удивительную свадьбу – без невесты, – сказал Игорь.
И все медленно, без прежнего веселья стали садиться за стол.
– Справляем свадьбу без невесты. Невеста занята почетным делом, – сказал Кузьма Капитонович.
Он встал, взял бокал и выкрикнул:
– Счастье молодым! Мир да любовь!
– Мир да любовь! – подхватили все.
– А с кем жених будет целоваться? – недоуменно спросила молодая соседка сидящего рядом с ней Степана Петровича и озорно закричала: – Горько!
Все засмеялись. Проголодавшиеся гости ели с аппетитом. Они расхваливали заливное, дичь, поданную к столу в холодном виде, и посмеивались над тем, что хвалят сами свое же приготовление.
Все немного захмелели, расшумелись, развеселились. И только Никита Кириллович был молчалив и рассеян.
Митя взял баян Никиты Кирилловича и заиграл с такой легкостью, с таким задором, что у танцоров ноги сами просились в пляс.
Первой парой вышли в круг Наталья Родионовна и Пантелей Соркин.
– В молодости была между ними любовь, да кончилась неудачно, – прошептал Федя Сане на ухо, – из-за него она в старых девах осталась.
И Саня представила себе, как плясали они вместе полвека назад, молодые, веселые, полные надежды на счастье, которое почему-то не далось им в руки.
Помахивая платочком, притопывая, плыла Наталья Родионовна по маленькому кругу между стульями и дверью, и то там, то здесь мелькала ее прямая фигура в наброшенном пестром полушалке.
Около нее весело, по-стариковски неуклюже вертелся Пантелей Соркин, и прыгали на голове его длинные, почти до плеч, седые волосы.
Кто знает, может, вспоминали они в этот момент свою любовь, молодость, жалели о ней?
На круг вышла вторая пара: Саня и рыбак Василий. Он гордо выставил грудь, украшенную звенящими медалями, и в такт музыке притопнул хромой ногой. Легко и нисколько не хромая, он кидался вприсядку, крутился волчком и даже, к восторгу зрителей, ложился на бок. Танцор жил в пляске, горел, забывая обо всем на свете. Саня вынуждена была незаметно сойти с круга. Обмахивая платком разгоревшееся лицо, она села на кушетку.
Кончил Василий земным поклоном и, хромая, пошел на свое место.
Все долго аплодировали, удивлялись и восторгались его умением.
– Горячее не подаю. Машеньку подождем, – сказала Наталья Родионовна и, обратившись к Степану Петровичу, тихо добавила: – Поди, уж и второго приняла. Пойти разве узнать?
– Сходи, Родионовна, поторопи роженицу! – шутливо отозвался Степан Петрович. – Вторые петухи вон поют.
За окном в темноте ночи действительно голосисто пел петух, и вдали торопливо вторили ему другие.
Наталья Родионовна ушла, потом вскоре уже внесла на блюде жареного поросенка.
Никита Кириллович посмотрел на нее. Его огорченный взгляд спрашивал: «Так не будем ждать?»
– Машенька наказывала не ждать, – ответила Наталья Родионовна.
Никита Кириллович вздохнул и протянул свою тарелку.
– Так и будешь всю жизнь как бобыль, – говорил Никите Кирилловичу захмелевший Пантелей Соркин, с аппетитом расправляясь с зарумяненной поросячьей ножкой. – Плохо иметь жену-доктора. Вишь, даже на собственной свадьбе погулять недосуг…
– Что поделаешь! – отвечал Никита Кириллович, нетерпеливо поглядывая на часы. – И жизнь теперь, Пантелей, другая, на старую не похожая. Я вот, например, не женился бы на девушке, которую, кроме кухни, ничего не интересует.
На другом конце стола низким голосом кто-то запел:
В далеких степях Забайкалья,Где золото роют в горах…Песню нестройно, но с чувством поддержали со всех сторон:
Бродяга, судьбу проклиная,Тащился с сумой на плечах.