«Свет ты наш, Верховина…»
Шрифт:
Ленин! Ну да, это был Ленин. Я подался вперед, чтобы лучше разглядеть его черты.
Горуля перехватил мой взгляд.
— Узнаешь, Иванку, кто это?
— Узнаю…
— Ленин, — произнес Горуля и повторил, вслушиваясь: — Ле-нин… Кажут, на Волге родился… И пошел, по всей земле пошел!.. Теперь и я за ним, Иванку, как коммунистом стал…
— А не придираются здесь к вам, вуйку? — спросил я осторожно после некоторого молчания.
— Беда! — подхватила Гафия. — Кажут, легальные, легальные, а беда!
— Молчи! — строго приказал ей Горуля. — Я свою дорогу выбрал и никуда не сверну… Меня, Иванку,
И Горуля начал рассказывать о том, как год назад, в начале зимы, пошел вдруг по селу бубнарь и, отбивая палочками по барабану, стал выкрикивать, что всех добрых людей, желающих получить работу, ожидает в Попшиной корчме приезжий человек.
Бубнари были не только в Студеинце, но и в окрестных селах.
Работа! Что могло быть желанней для измученных поисками ее людей! Они хлынули в Студеницу, к Попшиной корчме.
Вместе с другими пошел и Горуля.
В корчме за длинным столом сидел вербовщик и что-то аккуратно записывал. Людей было много. Они заполнили всю корчму и, перебивая друг друга, выкрикивали:
— Пишите меня, пане!..
Горуля толкнул в спину своего приятеля Скрипку.
— Куда набирают?
— Бог его знает, — обернулся Скрипка, — лишь бы набирали.
— Под Рахов, говорят, железную дорогу и великий мост строить, — неуверенно произнес кто-то.
— А что, на Гуцульщине людей нема? — громко спросил Горуля. — Да и дорогу, я чув, больше одни чехи строят. Привезли своих с семьями…
— Кажут, не хватает, работы много…
Это показалось Горуле странным, но все же вербовщик записал и его фамилию.
На следующий день двести завербованных, получив проездные и поставив на бумаге кто крестик, а кто и отпечаток большого пальца вместо подписи, пустились в путь. Их пригнали за горное село у Тиссы, а там разместили на ночлег в пустовавшем рабочем бараке. Вербовщик, проверив всех по списку, ушел с мастерами ночевать в село, пообещав завтра с утра ставить людей на работы.
В бараке было холодно. Федор Скрипка пристроился на полу рядом с Горулей и, кряхтя, восхвалял матерь божию, которая сжалилась над ним и послала работу.
Горуля, слушая Федора Скрипку, думал о другом. Он никак не мог понять, почему их вели не через село, а в обход. Почему их поместили на ночлег в этом нежилом, обнесенном проволокой бараке? Его неясно тревожило еще и то, что у ворот барачного двора после ухода вербовщика и мастеров остались конные дозорные. Все это беспокоило Горулю. Но он пытался заглушить тревогу мыслью о том, что двести человек, и сам он, Горуля, в том числе, получили наконец-то работу. С этой мыслью он начал укладываться спать, как вдруг заметил, что посередине барака стоит неизвестный ему человек в высокой меховой шапке. Горуля всмотрелся. Он знал всех завербованных в лицо, а это, молодое, обветренное до красноты, видел впервые. Да не один Горуля заметил незнакомого человека. Десятки глаз из всех углов устремились к нему, а он стоял неподвижно, как в пол вросший, глубоко засунув руки в карманы черной куртки.
— Добрый вечер, товарищи!
Обращение «товарищи» было тогда так необычно, что люди растерялись и нестройно, глухо ответили:
— Вечер добрый!
Горуля поднялся и подошел к нему.
— Кто будешь?
Человек не ответил. Он только осторожно отстранил
— Прошу выслушать меня, товарищи!
— Что ж, говори, послушаем, — ответило несколько голосов, и Федор Скрипка добавил:
— Только если доброе что скажешь, человече! А худое — так его хватит своего, занимать не приходится.
— Говори!.. Ладно!..
— За согласие выслушать меня спасибо, — произнес незнакомец, — а скажу вам все-таки недоброе. Три недели назад на мосту, что строят через Тиссу, по вине строительной дирекции железной балкой задавило рабочего-сварщика, отца пятерых детей, Яна Водичку.
— Эх, ты! — поморщился Горуля. — Чех, что ли, тот Водичка?
— Да, чех, из Моравской стороны… Пять детских ртов остались без кормильца. Пятеро детей рабочего человека остались сиротами. Ну, да что за беда панам из дирекции? Скажите, экая невидаль для них — сироты!.. Жена Водички обратилась к управляющему за пособием. Ей отказали. Рабочие чехи послали своих депутатов, их и выслушать не захотели… И вот сегодня пятнадцатый день, как дружно и мужественно бастуют ваши товарищи, рабочие чехи и раховские.
— Постой, постой, человече! — перебил Горуля незнакомца. — Так нас, выходит, сюда привезли, чтобы мы на место других встали?..
— Так, — ответил тот, — именно так! Дирекция попыталась набрать на место бастующих других раховских, но раховские идти отказались. Тогда завербовали вас, из дальних округов.
Барак зашумел. Люди вскакивали с мест.
— Не слухайте его! — крикнул кто-то.
— Нехай говорит!
— Обманом привезли, матери их черт! — выругался Горуля. — А мы и не догадывались…
— Что обманом? — подскочил к Горуле потокский селянин Иван Сойма, у которого в Потоках осталось восемь душ детей. — Что обманом? — выкрикивал он, размахивая руками. — Нас это не касается! Мы сами по себе, а чехи сами по себе. Мы работать приехали! Мы без вины, каждый про своих диток думает! Так ведь я говорю, люди добрые? А если раховские с чехами заодно, это их дело.
— Замолчи ты! — прикрикнул на него Горуля.
— А может, то все брехня, люди?.. — осенило Скрипку.
И весь барак сразу ухватился за эту соломинку.
— Видали мы таких! Придут, набрешут, а потом, глядишь, другие вместо тебя работают.
— Говори, кто такой?
— Из панов, наверно?
— Нет, не из панов, рабочий, печатник.
— А до чехов у тебя какая печаль? — ехидно спросил Федор Скрипка.
— Я коммунист, — сказал светловолосый, — и прислал меня к вам комитет партии.
В бараке стало тихо. Люди стояли потупясь. Горуля с уважением взглянул на говорившего. А тот продолжал:
— Человек человеку — волк. Вот единственный панский закон, по которому они живут сами и думают, что живут другие. На этот свой закон и рассчитывали паны из дирекции, когда везли вас сюда, уверенные, что вы пойдете против чехов. А что, спрошу я вас, товарищи, разве у чешских батраков и рабочих пот не такой, как у вас? Может, он у них сладкий, пот, а не соленый?.. У людей, у которых руки в мозолях, будь то чехи или русины, венгры или словаки, свой закон — товарищество! И партия коммунистов призывает вас к этому товариществу, — в нем сила рабочих людей, и пусть паны чувствуют ее!