Свет в ночи
Шрифт:
– Думаю, раз все вопросы решены, мы можем приступить к нашему плану, - сообщил стратег.
Юноша в очках снова занял главенствующую роль в разговоре. Он объяснил кратко их план, водя по карте города пальцем. Все произойдет за один день: в полдень гильдия Южного Клыка захватит под контроль северные и северо-западные блокпосты столицы. Они будут удерживать их до утра. Через них контрабандисты обеспечат заговорщиков оружием. Пока большая часть внутренних войск будет направлена на устранение террористов, остальные заговорщики должны начать беспорядки. Город поделен на сектора…
– Погрузить город в хаос на один день, - почти пропел,
– Прекрасная перспектива, вот только я не пойму, как же переворот? Как вы собираетесь убить короля?
Все замерли, словно сереброволосый мужчина произнес вслух то, что было запрещено говорить. В воцарившейся в комнате тишине, Игнис продолжил:
– В этом положитесь на нас. Вы - отвлекающий маневр, мы - обезглавим страну.
Сефирот стер свою улыбку и кинул на очкарика хищный, пронзающий взгляд. От этого кровь тактика застыла в жилах. «Черт, не хуже Ноктиса», - подумал Игнис, ощущая, как капелька пота закатилась за шиворот.
***
Широкая панорама неба была расчерчена клеткой оконной рамы во всю стену. Серое и облачное пространство стелилось за стеклом. Бархатисто-кровавые шторы обрамляли его, подчеркивая всю унылость и пустоту пейзажа. Внутри действительно было куда теплее и уютней, как в глубокой норе дикого зверя, конечно, если этот зверь ты сам. Сумерки приближались, и лампы с золотистым отсветом были включены.
Он сидел за широким письменным столом, в одиночестве. Мужчина любил такие моменты за честность, он был одинок уже давно, не год и не два. Но окружение редко покидало его. Он через полуприкрытые веки смотрел на тончайшую струйку сигаретного дыма, бесследно тающую в воздухе. Спокойный, как удав, переваривающий очередного кролика, такой, каким полагается быть властвующему Каэлуму. Сила и власть, власть и сила, раздирающие и заживо освежовывающие всё в попытке подстроить под себя.
Люцис осознавал ту тьму, в которой погряз. Но знал, что по-другому уже не может. За двадцать лет она пропитала Каелума-старшего до последнего нерва на позвонке. Да и нельзя было существовать по-иному в его мире, полном борьбы, где каждый готов перегрызть глотку ближнему. Этому он учил своего сына в краткие мгновения, когда мог себе это позволить.
Любовь и ненависть для Люцис всю жизнь шли под руку. Они так тесно сливались воедино, что иногда заменяли друга друга. Ненавидел ли он мать Ноктиса? Ровно настолько, насколько любил. А король точно знал, что никого не любил сильнее в своей жизни, особенно, когда она покинула его. Любил ли король своего сына? Естественно — они кровь от крови, плоть от плоти, но вот показывал Каэлум-старший это исключительно через ненависть.
Ноктис для него был когда-то глупым маленьким ребенком, слабым существом, мягким, как дерьмо. Король не раз заявлял маленькому сосунку, что таким слабакам не место в мире его королевства, что он никогда не отдаст ему корону. Отвратительность окружения короля заставляла подгонять отрока под себя, выхолаживать и вылепливать в тот идеал, к которому властитель сам стремился. Регис поздно понял, что оказался слишком хорош в этом деле. Ноктис вырос, принц стал достойным наследником тьмы, даже лучше, больше чем просто копия старшего Каэлума. Ещё более озлобленный и своевольный, сильный и властный. Достоин ли он трона теперь?
Ноктис достойно будет править в мире отца, погружая страну в ещё большую тьму. Но он уже не создаст своего мира.
Когда они разговаривали наедине последний
Через неделю Ноктис не сможет уже избежать разговора с отцом.
Седовласый мужчина протяжно закашлял. Слышно было, как воздух безжалостно раздирает его легкие, даже тело потомка Гильгамеша могло однажды дать смертельную червоточину. С годами люди становятся слабее, и многие вещи встают на свои места. Когда из цирковой клетки смотришь на множество прожитых лет старым львом, обреченным на смерть, начинаешь мучительно осознавать свои ошибки.
У короля был шанс когда-то жить по-другому, яркий свет, но он сбежал от Региса навсегда. А у Ноктиса такого шанса никогда и не было. Отец не дал его, а мать оставила во тьме не только короля, но и сына.
Регис пытался что-то исправить, но, похоже, было слишком поздно.
***
Солнце давно село, холод и тьма разлились по дому. Все величие убранства сейчас давило на принца. Вспомнилось время, когда он был маленький, и этот дом пугал его своим мрачно-гротескным видом. У Ноктиса никогда не было возможности спросить мать, почему она сделала это жилище таким, какое оно есть. Какой была она, сын короля тоже не знал, иногда казалось, что мать умерла ещё до его рождения, иногда - что её вообще не было. Во всяком случае, отец старательно делал вид, что так оно и было. От матери Ноктису остались только несколько фотографий и этот дом. Принц порой представлял себе, что особняк - символ ненависти его матери к королю, её мужу. Дом выглядел как прекрасная и изящная шкатулка, внутри переполненная монументальным одиночеством и болью. Отчего-то Ноктис считал, что мать испытывала отвращение к Каэлуму-старшему, и это неприятное чувство к отцу принц впитал ещё с материнским молоком.
Сегодня Ноктис слишком устал. Битва с парой реликтовых монстров казалась развлечением в сравнении с делами, накопившимися, пока они ездили в Дикие земли. Он так старательно создавал образ развязного наследника, что никто и не подозревал, что у него есть работа помимо бесцельного прожигания жизни. Да и светская жизнь заставляла его постоянно врать, изображать кого-то, скрывать истинные чувства и эмоции, что порой выматывало до изнеможения.
Ноктис расстегнул рубашку и навзничь упал на кровать. Один из его псов уткнулся мокрым носом в ладонь.
«Биста,» - понял парень и успокоено выдохнул, закрывая глаза.
Только сейчас он позволил своим мыслям вернуться к девушке из Кокона. С ней должно было быть все хорошо, она почти сутки лежала в регенерационной камере. Её временное отсутствие даже радовало, давая Нокту время, для того чтобы очистить разум от ненужных вещей, привести все свои дела в порядок. Но вот теперь после бешеной гонки все разложено по местам.
За все это время принц даже не пытался подойти к девушке. Отчего-то меньше всего ему хотелось смотреть на неё в этом хрустальном гробу. В его жизни оставались только мертвые женщины – мать, Стелла. Почему?