Свет в ночи

Эндрюс Вирджиния

– Поль. Он просил меня поздравить тебя с Рождеством и пожелать счастливого Нового года.

– Очень мило, но почему такая печаль на твоем лице? Прогони ее прочь, – приказала сестра. В руках она держала бутылку рома, с улыбкой потрясая ею. – Мы отлично проведем время сегодня вечером.

Я смотрела на нее, мою сестру-близнеца, избалованную, испорченную, капризную, эгоцентричную, сидящую в ненужном ей инвалидном кресле, эксплуатирующую всеобщее сострадание к ней, использующую свое положение для того, чтобы заставить людей делать и давать ей то, чего ей хочется. В это Рождество она представлялась мне воплощением всех дьявольских сторон моей собственной души. Мне казалось, что я смотрю на темную сторону своей натуры, почти как доктор

Джекилл, глядящий на себя в зеркало и видящий мистера Хайда. И, подобно доктору Джекиллу, я не могла испытывать к этой стороне моего «я» такую ненависть, какую бы мне хотелось, потому что это тоже была я, а в моей сестре было что-то от меня. Я почувствовала себя загнанной в ловушку, измученной моими желаниями и мечтами. Может быть, я просто устала быть той, кем меня назвала Жизель, – мисс Умницей-Разумницей.

– Ты права, Жизель, мы отлично проведем время. Сестра жизнерадостно рассмеялась, и мы отправились в гостиную дожидаться Бо и Джона.

Меньше чем через полчаса после прихода ребят Жизель заставила Джона отвезти ее наверх в ее комнату, и мы с Бо остались одни. В доме все затихло. Нина отправилась к себе, а Эдгар и Марта разошлись по домам. Только регулярный бой напольных часов в коридоре нарушал тишину.

– Я многие месяцы обдумывал, что тебе подарить на Рождество, – заговорил Бо после страстного продолжительного поцелуя. – Что я могу преподнести девушке, у которой есть все?

– Едва ли я могу считаться человеком, у которого есть все, Бо. Честно говоря, я живу в этом роскошном доме, у меня больше одежды, чем я успеваю носить, но…

– Что ты имеешь в виду? Ведь у тебя есть я, правда? – спросил он со смехом. – Ты пообещала, что не будешь серьезной, что мы расслабимся и повеселимся, а теперь ты принимаешь всерьез все мои слова.

– Ты прав, прости меня. Что же ты купил девушке, у которой есть все?

– Ничего, – ответил Бо.

– Что?

– Ах, да, я купил вот эту массивную золотую цепочку, чтобы повесить ее тебе на шею, – сказал он, доставая украшение и свое школьное кольцо из кармана. У меня перехватило дыхание. Для молодого креольского джентльмена из Нового Орлеана подарить свое школьное кольцо или булавку братства девушке – это шаг к тому, чтобы преподнести ей кольцо в знак помолвки. Это значит, что все наши слова и клятвы, произнесенные шепотом и доверенные телефону, будут исполнены. Я буду его девушкой, его единственной девушкой, а Бо станет моим молодым человеком, и не только для нас двоих, но и в глазах наших семей и друзей.

– Ах, Бо!

– Ты будешь это носить? – спросил он.

Я посмотрела в его голубые глаза, наполненные нежностью, обещанием и любовью.

– Да, Бо, я буду, – ответила я, и он надел мне на шею свой подарок. Его пальцы скользнули по цепочке ниже, в ложбинку между грудями, где уютно примостилось его кольцо. Мне казалось, что я чувствую тепло его рук сквозь ткань блузки, жар электрическим током побежал к моему сердцу, и оно бешено забилось. Губы Бо приблизились к моим губам, и я застонала, ощущая, как мое тело обмякает и плавится в его объятиях. Гостиную тускло освещали настольная лампа и всполохи огня в камине. Бо выключил свет. Потом он повернул меня к себе, и под тяжестью его тела я позволила себе соскользнуть на диван. Его губы касались моей шеи, пальцы расстегивали блузку, давая Бо возможность прикоснуться к моей груди.

Забыв обо всем, устав от тревоги и страданий, преследовавших меня последние несколько месяцев, я отвечала на поцелуи Бо, требуя большего. Куда бы ни пробирались его пальцы, я была рада их прикосновению. А когда Бо освободил мою грудь от чашечек лифчика и дотронулся до сосков сначала кончиком языка, потом губами, я стала все глубже и глубже опускаться в теплый омут наслаждения, растекавшегося от моих плеч вниз к груди и ногам, иголками покалывавшего самые кончики пальцев.

Я не открывала глаз и только прислушивалась к

шороху одежды Бо, потом почувствовала движение его пальцев под моей юбкой, нижнее белье поползло вниз. Я подняла ноги и позволила Бо совсем снять его. Осознание моей наготы подстегнуло мое возбуждение. Я прикасалась губами к его губам, целовала его закрытые глаза. Мы оба прошептали «да» на ухо друг другу. Я открыла глаза лишь на мгновение и увидела отблески пламени камина, танцующие по стенам и по нашим телам. На секунду, может быть из-за жара наших объятий, мне показалось, что мы в огне, сгораем в собственном пламени. Но я хотела этого, я так этого хотела.

Я раскрылась ему навстречу, и Бо вошел в меня, повторяя мое имя, словно боялся потерять меня даже в эту минуту. Я цеплялась за его плечи, присоединяясь к нему в волнообразном движении, превращавшем нас в единое целое. Страсть налетала на нас, словно порывы ветра. Я не могла отличить, где кончается один поцелуй и начинается другой. Все превратилось в один-единственный долгий поцелуй, одно-единственное объятие, одно-единственное движение.

– Я люблю тебя, Руби. Я люблю тебя, – выкрикнул Бо, достигнув вершины. Я заглушила собственный крик, уткнувшись в его плечо. Я изо всех сил цеплялась за него, словно так могла продлить мгновения наслаждения. Мы больше не двигались, а просто обнимали друг друга, тяжело дыша, ожидая, пока успокоятся наши грохочущие сердца.

Все произошло так быстро. Не было возможности что-то исправить, да я и не думала об этом. Я приняла Бо, приняла освобождение и страсть, любовь и нежность, такое восхитительное ощущение. В эти мгновения я победила тьму и печаль, так долго преследовавшие меня. Я подумала, что, пока у меня есть Бо, солнце будет светить мне.

– С тобой все в порядке? – спросил он. – Я не хотел быть таким…

– Все отлично, Бо. Давай не дадим друг другу почувствовать себя виноватыми, будто совершили что-то неприличное. Я люблю тебя, и ты любишь меня. Все остальное не имеет значения. Любовь превращает все, что мы делаем, в чистое и доброе, потому что для нас она чиста и добра.

– Ах, Руби, я так люблю тебя. Не могу представить, что полюблю кого-нибудь другого так же сильно.

– Надеюсь, что это правда.

– Правда, – пообещал Бо.

Смех Жизель, раздавшийся с лестницы, всполошил нас. Мы быстро привели в порядок одежду, Бо снова включил лампу. Я пригладила волосы, а он отошел к камину, чтобы поправить поленья, как раз перед тем как через порог гостиной переступил Джон. Он нес на руках Жизель.

– Мы решили посмотреть, на что вы двое оказались способны, – сказала моя сестра. – К тому же Джон настолько силен, что быстрее и легче позволить ему принести меня, чем пользоваться этим электрическим стулом. – Она вцепилась в парня, словно малютка-шимпанзе, приникшая к матери, обняла его рукой за шею, прижалась щекой к его груди.

Стоящий на коленях у огня Бо посмотрел на меня, потом поднял глаза на Жизель.

– Мне знакомо это выражение твоего лица, Бо Андрис. – Она улыбнулась мне. – Не пытайся ничего скрыть от твоей сестры-близняшки, Руби. – Жизель взглянула на Джона, державшего ее так, словно она не весила ни грамма. – Близнец чувствует, что происходит с другим, ты знаешь об этом, Джон?

– Вот как?

– Да. Когда я несчастна, Руби быстро понимает это, а когда она возбуждена…

– Прекрати, Жизель, – прервала ее я, почувствовав, как румянец заливает мне щеки.

– Подожди-ка минутку, – сказала она. – Джон, отнеси меня к дивану. – Парень повиновался, и Жизель посмотрела на меня сверху вниз. – Что это у тебя на шее? Это твое кольцо, Бо?

– Да, – подтвердил тот, поднимаясь.

– Ты подарил Руби свое кольцо! Что скажут твои родители?

– Мне все равно, что они скажут, – ответил он, подходя ко мне. Бо взял меня за руку. Я увидела, что выражение удивления сошло с лица Жизель, уступив место жгучей зависти.

– Что ж, кое у кого в «Гринвуде» разобьется сердце, – поддела она.