Свет в окне
Шрифт:
Она бабушке ничего об этом не говорила, никогда.
Пока стояли на перекрестке, пережидая машины, Олька смотрела на деревянный дом с облупившейся краской. Угловое окно было завешено тонкой полупрозрачной гардинкой, а на подоконнике лежал большой черный кот, уютно подложив под себя лапы. Ленечка остановился как вкопанный, но в это время включили зеленый свет. Мальчик долго шел, повернувшись назад и вывернув руку, так что матери пришлось дернуть его еще раз.
…Как она не понимает, что просить стыдно? Они закрывают за нами дверь и с облегчением возвращаются в свою жизнь, к своим трезвым, понятным делам. У родственников, как у людей в окнах, всегда прибрано, висят занавески, люди шутят, а у кого-то –
Можно не успеть.
Сейчас, укладываясь в эту идиотскую младенческую кроватку, даже странно было вспомнить, что когда-то, во втором классе, она приходила из школы и с наслаждением бухалась животом на просторную бабушкину кровать. Прямо в школьной форме. Засыпала – как уплывала; и спала крепко и сладко. Главная хитрость: надо было аккуратно и ровно расправить под собой платье и передник, чтобы не помялись. И – не мялись! Проснувшись, переодевалась и вешала форму в шкаф, как примерная девочка, какой она и была.
Сержанта дома не было. Вернулись почти в девять часов, и топить печку было поздно, а в апреле по ночам еще холодно. Поверх физкультурного костюма Олька натянула толстый свитер, Дорин подарок: он согреет.
Только бы завтра не надо было тащиться куда-то еще, как тогда к дяде Сене.
…У второго дядюшки – это было прошлой зимой – Таисия встретила больше понимания. Первым делом дядя Сеня поставил на стол бутылку и налил себе стакан, а гостье рюмку. Валя, его жена, торопливо шуршала на кухне какими-то обертками, варила макароны. Когда они сварились, хозяин уже несколько захмелел.
– Нет, что он себе думает, сукин сын, елкин корень! – громко выкрикивал он, размахивая вилкой, и Таисия почувствовала, что именно этого, такой вот мужской решимости, ей не хватало. Дядя Сеня сделает то, что не смог пока сделать никто другой: прикрикнет, припугнет Вовку… Одним словом, поговорит с ним по-мужски.
– Да прямо сейчас и пойдем; о чем разговор, елкин корень.
Он уже поднялся и стоял, озабоченно хлопая себя по карманам пиджака – не забыл ли папиросы, – застегнулся и решительно мотнул лобастой головой: «Пошли!». Ловко перехватил такси под носом у пожилой пары, и только когда приехали, обнаружилось, что не взял бумажник. Ну да не в деньгах счастье.
Зато не забыл сунуть в карман пиджака недопитую бутылку, очень пригодившуюся для решительного разговора с «сукиным сыном».
Так они и вошли в комнату: первым шел гость с грозно сдвинутыми бровями, за ним Таисия и дети.
– Ты, Володька, брось это! – заявил дядя Сеня, переступив порог.
Хозяин, любовно протиравший мягкой тряпочкой валторну, оторопело поднял голову, но тут же приметил опытным глазом оттопыривавшийся карман пиджака и с радостной улыбкой встал навстречу гостю. Раздалось командное: «Тая, рюмки! Ольга, там огурчики на кухне; сообрази ужин!».
И сладился какой-никакой ужин вокруг принесенной полбутылки, а потом и вторая, полная, нашлась – то ли в шинели, то ли где-то еще. Гость пошарил у себя в кармане и наградил малыша карамелькой («скажи спасибо, Ленечка»), дочки не было слышно – наверное, приткнулась с книжкой на кухне, – и Таисия с надеждой вглядывалась то в мужа, то в дядьку, всем сердцем надеясь, что вразумит
– Я в танке горел! – кричал фронтовик. – А ты выпей, Тайка, с нами, выпей, елкин корень! За то, чтоб Володька не смел больше пить, а то я…
Дядя Сеня выразительно сжал мощный кулак, и Таисия совсем успокоилась. Прогнала зародившееся подозрение, что за столом идет обыкновенная пьянка, – мелькнула такая мысль, прошмыгнула нахальной мышью, и вместе с ней подползла тоска, а потом страх, что эта пьянка кончится так же, как все остальные кончались… Нет, не может этого быть, дядя Сеня не для того пришел, чтобы напиться – он Вовку наставит на истинный путь, ведь он старше, он сильный.
Он и вправду оказался сильным – настолько, что сам вышел из квартиры и властно отмахнулся от племянницы, сующей ему деньги на такси и лепечущей слова благодарности («я так вам, дядя Сеня, признательна… в любое время… спасибо вам огромное» и прочие «заходите на огонек»). Такси довезло сильного человека до дому, где он рухнул и уснул, а на следующий день очень удивился бы, если бы ему рассказали, где он провел вечер накануне.
Визит родственника произвел на Таисию определенный терапевтический эффект. Она поняла, что все пьют, и ничего с этим не поделаешь. Пила Ксения, мать ее подруги Оли – в юности они были так неразлучны, что Таисия назвала дочку ее именем. Пил муж дворничихи Клавы – регулярно, в каждую получку. Машинистка Муза, с которой они вместе ходили в столовую в обеденный перерыв, жаловалась на своего хахаля: «опять пьяный приперся», но жаловалась с оттенком горделивости: вот, мол, хоть и пьян, а «приперся» именно к ней. Хотя что он такое – любовник, не более; у меня-то муж, семья; это важнее. Хорошо было крестному говорить: «Пойми, детка, Володе водки нельзя, ни капли». Немного спустя жизнь доказала сомнительность его утверждения: крестный совсем не пил, кроме рюмки кагора по праздникам, однако умер от инфаркта. Опять же Таисия хорошо помнила своего деда, который не то чтобы пил, но выпивал, бывало, крепко; и что? Дело разумел, как говорится, лучше многих непьющих – вон какую мебель делал! В мещанском вкусе, конечно, со всеми этими… бирюльками да завитушками; но в то время это было модно.
За неимением более подходящей аудитории Таисия все это излагала дочери. Та сидела в застегнутом наглухо свитере и угрюмо слушала, уставившись в книгу и поднимая изредка глаза на мать.
– Ну, да ты Максимыча помнить не можешь, – махнула Таисия рукой, – но Максимыч тоже выпивал – и ничего.
– Помню, – буркнула девочка.
– Как это – «помню», – снисходительно улыбнулась мать, – тебе было от силы года четыре, когда он умер.
– Пять.
– Как пять? Максимыч умер в… Погоди; это мне тогда было… В общем, не важно. Четыре, пять – какая разница? Все равно ты не…
В прихожей что-то стукнуло. Обе замерли.
– Полено упало, – сказала девочка.
Самое главное: не он. Можно было перевести дух и вернуться к книжке.
Когда-то, в самом начале того, что Таисия называла невинным «Вовка куролесит», она пробовала не впускать мужа в квартиру. Запирала дверь на ключ и на задвижку, и он ломился с руганью, однако прочная дверь выдерживала пьяный натиск. Не выдерживали соседи – они и вызывали милицию. Уже несколько протрезвев в борьбе с дверью, он признавался стражам закона, что пришел «слегка выпивши», а жена с детьми, должно быть, спят и не слышат; прописка – вот она, а то как же. Соседи расходились; милиционеры, обезоруженные чистосердечным признанием и этим «слегка выпивши», авторитетно и уверенно стучали, делали «слегка выпившему» внушение – и уезжали.