Свет золотой луны
Шрифт:
Аслан, кивнув в сторону русских, поинтересовался:
— Что собираешься с этими делать?
— Что и все, выкуп получить.
— Какой тебе выкуп, дорогой Хамзат, они же твою жену и двух дочерей убили, а ты с ними нянькаешься. Резать надо этих вонючих гяуров, вот что должен делать истинный воин Аллаха.
— Резать большого ума не надо, — возразил Хамзат, — а вот получить деньги и на них закупить оружие для борьбы за свободу Чечни — более достойное занятие для воина ислама.
— Эх, Хамзат, хоть ты и учителем был, а все равно отсталый человек.
Боевики все прибывали и прибывали, заполняя поляну. Кто-то вскрывал консервы и тут же поедал их. Кто-то чистил и смазывал свое оружие. Кто-то дремал, привалившись к дереву. По всему было видно, что отряд Аббаса собирается расположиться здесь на привал.
— Ну ладно, Аслан, — сказал Хамзат, — будет воля Аллаха, увидимся, а сейчас мне пора идти.
— Постой, Хамзат. Куда ты спешишь? В ущелье целый батальон гяуров. Пусть пройдут, тогда будем думать, как дальше действовать. Да, еще я не представил тебя нашему командиру, уверен, что Аббас захочет с тобою поговорить.
Делать ничего не оставалось. Потому Хамзат вместе со своими путниками расположился возле небольшой сосенки под бдительным надзором подручных Аслана. Вскоре из леса в окружении вооруженных до зубов арабов вышел сам Аббас. Две черные маслины его глаз уставились на Хамзата, да так и буравили горца, пока ему что-то на ухо нашептывал Аслан. Наконец Аббас, широко улыбаясь, шагнул навстречу Хамзату:
— Аллах акбар! Приветствую своего брата по оружию, — сказал он по-арабски, и его тут же перевел другой молодой араб. — Я уже слыхал о тебе, Хамзат. В одиночку мало что можно сделать, так что присоединяйся ко мне, не пожалеешь. Мы сейчас готовим большой рейд по соседней республике, чтобы напомнить Москве: борьба еще не закончена, она только в самом разгаре.
Вдруг, отстранив переводчика, Аббас заговорил хотя с акцентом, но на чисто русском языке.
— Надо, чтобы эти неверные ощутили на себе гнев Аллаха. Помнишь, Хамзат, что говорится в пятнадцатой суре?
В свои студенческие годы, обучаясь в Москве в университете имени Патриса Лумумбы, Аббас охотно играл в любительском студенческом театре. Мечтал даже стать артистом кино, но потом понял, что на войне можно зарабатывать деньги не меньше, чем в киностудии. Честолюбивая привычка покрасоваться перед публикой в театральной позе в нем осталась на всю жизнь. Вот и теперь, грозно вращая глазами в сторону Гаврилова и его товарищей, он начал с чувством декламировать:
— И на восходе солнца охватил их гул, и мы вверх дном перевернули их селенья и пролили на них дождь камней из обожженной глины. И пролили на них смертельный дождь, и был ужасен этот дождь для тех, кто был увещаем и не внял. Вот что мы скоро сделаем с неверными.
— Благодарю тебя, Аббас, за честь, оказанную мне, — хмуро сказал Хамзат, выслушав араба, — я тоже много слышал о тебе. Но сейчас я должен довершить начатое дело: доставить этих пленников и получить за них выкуп. Потом уже у меня будет время
— У тебя не будет времени, Хамзат, — улыбнулся Аббас, зловеще скаля белые ровные зубы. — Зачем истинному последователю пророка Мухаммеда много думать. Сейчас не думать надо, а сражаться за наше священное дело. А пленников твоих я сам у тебя выкуплю. Сколько ты хочешь за них, говори?
Аббас достал из кармана толстую пачку стодолларовых купюр и стал ими поигрывать в руке. При этом он сощурил один глаз, продолжая посмеиваться:
— Ты не думай, Хамзат, деньги настоящие.
— Нет, Аббас, я не работорговец, обещал вернуть за выкуп, значит, сдержу слово.
— Кому ты обещал? Ты же не правоверному мусульманину обещал. Гяурам обещать можно что хочешь, а выполнять обещание совсем не обязательно, в этом никакого греха нет.
Аббас бросил короткую команду по-арабски своим телохранителям, и двое из них подошли к Хамзату.
— Ты у меня гость, тебя никто не тронет, но тебе придется побыть с нами, чтобы у тебя было время подумать. Отдай, Хамзат, пока свое оружие моим людям, я никому не доверяю, кроме самого Аллаха и его пророка Мухаммеда.
При этих словах Аббаса все арабы дружно рассмеялись.
Аббас сел на траву, сложив ноги на восточный манер, и велел подвести к нему солдата.
— Тебя как звать? — приветливо обратился к нему Аббас.
— Сергей, — дрожащим от волнения голосом ответил солдат.
— Хочешь жить, Сергей? — спросил Аббас.
— Конечно хочу, — ответил Сергей, пытаясь изобразить на своем лице что-то наподобие улыбки.
— Аллах может подарить тебе жизнь, если ты примешь истинную веру.
— Какую, мусульманскую? — уточнил Сергей.
— А разве есть другая истинная вера? — поднял в деланом удивлении брови Аббас.
— Но я же христианин, мне нельзя принимать другую веру.
— Тебе надо знать, что твой Христос всего лишь пророк, а не Бог. Потому что нет Бога кроме Аллаха и Магомет пророк Его. Если ты примешь нашу веру и обрежешься, будешь нам как брат и сможешь воевать с неверными.
— Со своими воевать? — удивился Сергей.
Араб рассмеялся:
— Когда ты станешь правоверным мусульманином, они тебе уже не будут своими.
— Нет, я не могу, — потупился Сергей.
Аббас перестал улыбаться, встал и, подойдя к Сергею, потянул ворот его гимнастерки. Верхняя пуговица отлетела, и на груди солдата засверкал серебряный крестик. Лицо араба передернулось и сморщилось, как от зубной боли.
— Если тебе действительно хочется жить, подумай над моим предложением. Срок даю до завтрашнего утра. А потом... — И он при этом выразительно чиркнул по своему горлу ладонью.
Сергей сел на землю рядом с Гавриловым и Патриевым. Бледный и взволнованный, он все же, выдавив из себя что-то наподобие улыбки, спросил:
— Как вы думаете, они меня убьют?
— Да, по-моему, нам всем здесь крышка, — сказал Патриев, оглядываясь на сидевшего в стороне Хамзата, — кстати, куда подевались его племянники?