Светлая полоска Тьмы
Шрифт:
— Не меня ль ищешь, добрый молодец? — проскрипел из тумана неприятный голос.
В пору бы испугаться, но я вздохнул с облегчением, не зря шел:
— Тебя, коль ты Яга.
Туман мгновенно рассеялся. Я увидел отвратительную древнюю старуху в двух саженях от себя. Она стояла на кочке, опираясь на добротный посох. Худая, сгорбленная, одетая в грязную рвань. Изрытая морщинами, почерневшая от времени кожа напоминала кору деревьев-прилипал. Почти лысая голова с островками длинных седых косм являла в проплешинах гниющие язвы. Только глаза горели ясным умом, яркие, словно зелень мая.
— Что пялишься, касатик? Увидал — дар речи потерял? — она ощерилась, выставив на показ почерневшие зубы, острые, как шипы.
— Ничуть, — спокойно ответил я. — Ты именно такая, какой я тебя и представлял.
С тех пор, как Ключник повстречал ее, она ничуть не изменилась.
— Ну идем, коль смелый такой. Негоже гостя на болоте мариновать, — она повернулась и бойко побежала вперед, будто резвая девчонка, а не дряхлая старуха.
Ступала она уверенно, словно шла по утоптанной тропе, а не по болоту. Я поспешил за ней, но догнать не смог. Когда значительно отстал, она обернулась:
— След в след, касатик, не то увязнешь. Тащи тебя потом из трясины, бугая такого.
— А помедленней нельзя? — пробурчал я, но она поскакала дальше.
Я последовал ее совету — под ногами будто тропа возникла, скрытая болотной жижей. Нечисть куда-то подевалась. Я старался примечать дорогу, но толку от этого не было. Ключник болот не знал, Яга его в гости не звала.
Долго ли, коротко ли, мы вышли на поляну посреди трясины. В центре стояла изба на сваях из стволов черных деревьев, их торчащие из земли корни напоминали куриные лапы. Вот тебе и сказки. Бабка командовать избушкой не стала, щелкнула пальцами — лестница опустилась.
— Прошу, добрый молодец, в мои хоромы, — прокудахтала она, быстро карабкаясь наверх.
В избушке было тепло и сухо, болотная вонь отступила. На стенах висели высушенные растения. В печке горел огонь. В котле булькало какое-то варево. На столе горели черные свечи.
— У тебя уютно, Яга, — моя похвала была искренней.
— А ты думал, я в трясине живу, как водяной или кикимора какая? — она шлепнула на стол деревянную миску с варевом из котла. — Садись, поешь сперва. Проголодался поди, пока по болоту шастал.
— Не без того, — я взял ложку.
Сероватое варево в миске оказалось овсянкой с кусочками какого-то мяса, какого — спрашивать не стал. Чутье подсказало, что яда в нем нет. Яга села напротив и тоже принялась за овсянку. Я кивнул на ее миску:
— Не думал, что ты в этом нуждаешься.
— Тебе тоже без надобности, а ведь ешь. Балую себя порой человеческой пищей, а тут еще и компания.
— Часто гостей принимаешь?
— Ты первый, касатик, за очень долгий срок. Давно я в дом никого не звала, а тех, кто являлся без приглашения, гнала. Да так, чтоб другие и думать не смели сюда хаживать.
— Это ты о навье, которое после смерти свои семьи душит, или о болотной лихорадке?
— Хворь — то болото, гиблое здесь место для человеков. Только такие, как мы, выжить можем, и то не все. Навье — мое, врать не стану.
— Некромантия? — я затаил дыхание, даже ложку ко рту не донес.
— Она самая. Вижу, интерес у тебя к ней?
— Потому и пришел, — я выскреб миску.
— Еще? — спросила она о добавке.
— Нет, благодарю покорно, сыт уже, — в животе была приятная тяжесть. — Вижу, ты ждала меня, Яга? Овсянку заранее сварила.
— Как не ждать такого гостя? — она всплеснула руками-ветками. — Давно у меня ученика не было, так давно, что и забыть впору. Как Кащей, паскуда неблагодарная, сбег, так никого и не было.
— Кащей бессмертный! Тот, что из местных баек? — удивился я.
— Какие уж тут байки? Он такой же, как и ты, касатик, из бывших даркосских прислужников.
— Не зря же его бессмертным прозвали, — хмыкнул я. — Как его угораздило угодить в твое болото?
— Бывал он здесь с Перуном, господином евойным. Искали они что-то, не ведаю, что. Я их не спрашивала, на глаза не лезла. Может, чего в памяти Кащеевой и завалялось после того, как его хозяин в Последней битве сгинул. Вот и явился он на болото в слюнях да соплях, ни лыка не вяжущий. Я, сердобольная, приняла его, научила всему, пригрела на шее гадюку подколодную.
— Где он теперь?
— А мне почем знать? Сбег и вещички мои прихватил. Может, мир решил посмотреть, людей повидать, да себя показать. Показал-таки, урод костлявый, раз дело до сказок дошло.
— Черт с ним, с Кащеем. Как ты обо мне узнала? — я откинулся на стену за спиной, разомлев от сытости. — Вроде скрытно шел.
— Слухами Земля полнится, Зигмунд, палач Грифонов. Да и мои шпионы не дремлют.
— Не такая уж ты и затворница, как я погляжу.
— Неправда твоя, добрый молодец. Давно я с болота не хаживала, разве что окрест, за овсом да мясцом для дорогого гостя.
— Ой, не юли, Яга. Твои шпионы о моем интересе и имени знать не могли. Я без году неделя в Ордене, а палачом и того меньше.
— Тут ты меня поймал, — она погрозила мне сучковатым пальцем. — Дар у меня имеется, еще с тех времен, как я молодой да пригожей была.
— Что за дар?
— Предсказание.
— Так ты из Древа?
— Из него, касатик, из него, — она покивала плешивой головой. — Дафной меня тогда величали.
Я потрясенно уставился на нее. Дафна, дочь Странника, была великой пророчицей, предсказавшей войну с даркосами и многое другое. Она не оставила после себя Ветви, ибо хранила обет целомудрия. Ее убил Аполлон во времена гонений Рема, за триста лет до рождества Христова.
— Ты — та самая Дафна!?
— Была Дафна — стала Яга.
Ее внешность изменилась, я даже моргнуть не успел. Напротив меня теперь сидела прекрасная дева, белокожая, ярко-рыжая, с чертами лица фарфоровой статуэтки. Она была закутана в белый хитон из тонкой шерсти, по краю которого шла золотая кайма античного узора. Иллюзия, очень добротная и правдивая. Ключнику доводилось видеть портреты всех видящих первого поколения в архивах Рема. Это, несомненно, была Дафна, девственница, обманувшая греческого "бога света" во время гона.