Светлая полоска Тьмы
Шрифт:
Когда дверь за ним закрылась, я вздохнула с облегчением, доплелась до стола и рухнула в кресло. Надо было поторопиться, а то, не дай Бог, вернется. Не удивительно, что он не представился, наверняка, бандит, если не хуже.
— Анжела, — сказала я в селектор.
— Да, Раиса Денисовна, — отозвалась она с заминкой, точно флиртовала с визитером.
Моя секретарша та еще вертихвостка, под всеми, кто повелся на ее прозаическую мордашку, перебывала. Накачала губки ботоксом и думает, что неотразима. А ведь это яд, самый что ни на есть натуральный токсин. Я ей говорила, как врач советовала не делать этого, но разве она послушает. Она и мне предлагала, морщинки подправить,
— Срочно подготовь форму о переводе Беловой.
— Куда именно?
— Не знаю, — рявкнула я, нервы были ни к черту. Ромашковый чай заварить, что ли?
— Ладно, я оставлю эту графу пустой, — она ничуть не обиделась, ей все как с гуся вода. Хотя грех жаловаться: девица она сообразительная, ловкая. Только вот слаба на передок, но у каждого свои недостатки. Правда, после последнего скандала, когда она "запрыгнула" на главу Кардиологии, а потом сюда заявилась его благоверная с претензиями, я ее чуть не уволила.
Через пару минут Анжела положила передо мной готовый документ и поставила чашку с ромашковым чаем. Хорошо же она меня изучила, прямо-таки мысли читает. Правильно сделала, что не уволила.
Я подписала бумагу и вернула ей:
— Отнеси это Пустырникову. Пусть напишет, что противопоказаний к транспортировке нет. Копию отдашь этому, который был у меня сейчас.
— Хорошо, Раиса Денисовна, — счастливо улыбнулась она.
^
Глава 5. Лабиринт живых картин
Я висела в темноте, но не одна. Меня окружали искорки света, подобные звездам. Их было дикое множество: яркие и тусклые, далекие и близкие. Они звали меня, заманивали в свои сети. Стоило только ответить на их неясный шепот, потянуться мысленно, и я попадала в сон. По большей части это был обычный бред: переживания, воспоминания, страхи, перемолотые в загадочной мясорубке подсознания, приправленные абсурдом и поданные к употреблению, настолько нелогичные и сумбурные, что запомнить их было невозможно. Но не все, некоторые были столь четкими и яркими, что задержались в памяти. Опишу самый неординарный из них.
Я попала в весьма необычное место, как моя тезка в Зазеркалье. Только в моем случае это была не кроличья нора и не дворец Червонной Королевы, а огромная картинная галерея, с множеством залов, запутанных коридоров, лестниц и этажей, настоящий лабиринт в стиле Эшера. Картины, висевшие там, тоже были непросты. Стоило только задержать на них взгляд, как они оживали: люди начинали двигаться, разговаривать, появлялись звуки и даже запахи.
Не знаю, почему подсознание подсунуло мне именно этот образ. Я программист, а не художник. Правда, в детстве я несколько лет посещала художественную школу вмести с одноклассником и другом Вовкой Ворониным. Вот у кого был настоящий талант к живописи. Я же была серой посредственностью на его фоне, хоть меня и хвалили. Тот же Вовка считал, что я перспективна, но он всегда так делал: подбадривал и поддерживал меня во всех начинания. Где-то в коробках, среди моих старых школьных вещей, еще хранились его рисунки. В основном это были мои портреты. Он рисовал меня всюду: на уроках, на переменах, во дворе после занятий и у меня дома. Стоило только ручке, карандашу или мелу оказаться в его ловких пальцах, и мое лицо, как веселое, так и печальное, с разных ракурсов: в профиль, фас, вполоборота, появлялось на тетрадных страницах в линию и клеточку, на альбомных листах и ватманах. Где-то в классе пятом, я сказала ему: "Когда вырастем, ты станешь известным художником, а я буду твоей музой и хозяйкой галереи. Ты будешь писать мои портреты как Дали свою Галу, а я их продавать". На что он ответил со своей открытой мальчишеской усмешкой: "Тогда мы будем сидеть без гроша. Твои портреты я ни за что не продам."
Увы, моя глупая, детская мечта о галерее канула в Лету вместе с Вовкой. Банальный ДТП унес первую любовь безвозвратно. Может, именно поэтому, стоя на пороге смерти, я увидела то, о чем мечтала когда-то, и что было связано с гибелью дорогого мне человека. Нереализованная мечта, боль потери, загубленная надежда, таинство смерти — все это забористый коктейль для подсознания. Сознанию его не понять, можно лишь догадываться о мотивах снов, строить предположения. Ученные, конечно, пытаются разобраться, шарлатаны пишут сонники, но толку мало.
Обаяшка Вовка был первым в списке моих потерь. Неумолимый рок забирал всех, кто был мне дорог, оставляя скитаться в одиночестве среди бесконечной череды дорог и дней. Будто на мне проклятье, порча, яд судьбы, коснись — умрешь.
Моих портретов в этой галерее тоже хватало: одни были частью воспоминаний, другие могли стать вероятным будущим, не обошлось и без фантастических сюжетов, как дань моей любви к фэнтези. Тут я вдова, закутанная в черное. Там мать с младенцем на руках. Эльфийка с ярко-рыжими косами до пят. Художница с кистью в руке. Магичка, швыряющая фаербол. Даже лисица в когтях грифона. Почему лисица — не знаю, наверное, аллегория, Лисой меня называла институтская подруга Алка. Я ведь рыжая, хоть и не конопатая, ни единой веснушки, никогда, даже в детстве — странная аномалия для моего типа.
Помимо меня на картинах были и другие люди: одних я знала, других видела впервые. Еще одна загадка. Ну эльфы, драконы и прочие мифические существа — плоды моей буйной фантазии. Но откуда взялся старлей Михалыч, стажер Егорка и злюка Краснов? А ведь они говорили обо мне, даже беспокоились. Кому звонил Михалыч и докладывал о случившемся на мосту — тоже вопрос. Раиску, главврача 14-й, вечно надутую стерву с завышенным самомнением, я помню еще с похорон матери, а вот ее блондинистую секретаршу Анжелку — в глаза не видела, да и блондина в черном, якобы моего жениха, тоже. Странно это, ой, странно.
Картин было множество: прекрасных и ужасных, пугающих и радостных, фантастичных и обыденных. Броди и рассматривай до бесконечности. Все они вызывали эмоции: порой пугали и даже отвращали, а порой радовали, согревая сердце теплом приятных воспоминаний, но лишь несколько заставило замереть на месте.
Два солнца на фиолетовом небе, синий океан. Пляж усеян белой полупрозрачной галькой с фиолетовым отливом. Отраженный ею свет слепит глаза до рези, но круг нагих женщин у кромки прибоя рассмотреть можно. Они подняли руки к небу, распевая какие-то гимны на незнакомом языке. Их медленные движения плавны и тягучи. Фигуры стройны и высоки. Волосы всех оттенков пламени, от золотисто-желтого до темно-красного.
Прекрасный мужчина в чешуйчатой броне причащает своей кровью неандертальца.
Огромный волк крадется по зимнему лесу под полной луной. Его шерсть отливает серебром, глаза горят желтым. Вдали над верхушками голых деревьев виднеются башни старинного замка.
Вовка Воронин улыбается мне с соседней парты. В его руках карандаш. Ему плевать на урок, и на то, что пишет на доске директриса. Он выводит мой профиль на полях тетрадки.
Черный дракон уносит меня на спине в облака. Его чешуя отливает багрянцем в лучах восходящего солнца.