Светлая полоска Тьмы
Шрифт:
Ведьму жгут на костре. Ее лицо искажено мукой, рот заткнут кляпом, во избежание последнего проклятия. Черным вороном застыл инквизитор. Его бледно-зеленые глаза, словно болотная вода, полны торжества.
Осенний дождь над темной рекой. Старый мост. Два фонаря разгоняют ночной мрак. Женщина в желтом плаще застыла у края, словно на перепутье судеб. Прыгнет или нет?
Древний Рим раскинулся на семи холмах. Величественные храмы, патрицианские дворцы, лачуги плебеев. В тени мраморных колонн знатный римлянин в белой тоге отчитывает сына. Высокий юноша виновато склонил голову, белокурые локоны упали на лицо, скрыв черты.
Темный дроу прикован заговоренными цепями к стене узилища. Его тело покрыто призрачными глифами, едва заметно фосфоресцирующими под бледной кожей. Их узор непостоянен, он течет, меняется, притягивает взгляд, завораживает. Длинные черные волосы сбились в колтун. Скоро казнь, но он не сдался: на губах усмешка, в багровых глазах вызов.
Огромный звездолет вошел в атмосферу голубой планеты. Шесть фигур в бесформенных балахонах застыли перед обзорным экраном. Глубокие капюшоны скрывают их лица. Они о чем-то спорят на гортанном языке своей расы.
Бритоголовый рубака элеар с длинным чубом и шашкой наголо мчится в бой с именем пана на устах.
Белокурый мужчина в черном камзоле и высоких сапогах расслаблено сидит в глубоком кресле у камина. Его лицо умиротворено, а глаза закрыты.
Прекрасный эльф страстно обнимает человеческую подругу.
Мерзкий старик-некромант варит зелье в котле под присмотром такой же безобразной старухи. Его узловатые пальцы похожи на ветки, кожа — сплошь язвы и гнойники. За окном дышит темными миазмами проклятое болото.
Златовласый Аполлон преследует юную деву, почти ребенка. Он не спешит. Колесница, запряженная пегасами, ожидает в стороне. Жертва загнана. Тонкая фигурка застыла на краю обрыва. Бежать некуда, внизу только море и камни. Хрупкие плечики дрожат, но взгляд полон решимости. Шаг назад — ее уже нет. Лишь гулкое эхо множит девичий крик.
Эльф сражается с драконом на грудах битого кирпича. В его руке сияющий меч, подобный лучу света. На голове тонкий серебристый обруч с тремя голубыми камнями.
Двенадцать женщин собрались в круг, сцепив руки. Их лица подняты к солнцу. Они поют страшное заклятье, призывая смерть на бронзового дракона. Вокруг кипит бой, люди сражаются с невероятными монстрами. Белый снег под их ногами залит кровью.
Бледная женщина лежит на больничной койке, она умирает от лейкемии. Мама.
Истерзанный узник едва дышит на куче гнилой соломы. Над ним склонился монах в коричневой рясе. Его палец испускает призрачный свет, разгоняя мрак узилища.
Стайка детей окружила меня. Все мальчишки разного возраста, от трех до восемнадцати. Младшие на руках у старших. Они зовут меня матерью, хоть это и не так. Я не давала им жизнь, просто приютила под своей крышей.
Постаревшая красавица в белом хитоне, на плече брошь-скарабей, в руках черная амфора с таинственными знаками.
Двое близнецов сошлись в магическом поединке в пустынной долине среди бурых камней. Низкие тучи нависли над ними, где-то вдали громыхнул гром в преддверии бури.
Вечный закат над поляной в лесу. Ни ветерка, ни шороха листьев, ни малейшего движения. Посреди этого безмолвия застыли двое: черный дракон, опутанный сетью заклятия, и светлая королева, предвкушающая победу. Их бой прерван, пойман в капкан безвременья — дракону не погибнуть, а королеве не победить.
Ангел Смерти, неподвижный, как изваяние, пристально следит за мной холодными серебристыми глазами. Его лик прекрасен и пугающ одновременно.
Три слепые парки вскинули головы, заслышав мои шаги. Ножницы блеснули в руках Морты. Децима подхватила перерезанную нить и ловко завязала узелок.
Я стою на коленях посреди пустыни. Солнце в зените. Безжизненный пейзаж, растрескавшаяся почва и вечно ползущие камни. Вдали затухает портал, его эманация подобна мареву раскаленного воздуха. Всюду трупы, обожженные мужчины и женщины, люди и эльфы, чьи тела истаивают серебристой дымкой. Кое-где еще стонут раненые. На моей ладони бриллиант размером с голубиное яйцо. У ног рассыпаются пеплом останки любимого мужчины. Я перепачкана сажей с ног до головы, только светлые дорожки от слез на щеках, в глазах бездна одиночества и боли.
— Ты не оставишь меня, — кричу беспощадным небесам, зажав в кулаке камень. — Слышишь, Смерть, тебе не отнять его у меня, никогда.
В тот же миг я очнулась.
^
Глава 6. Пробуждение
— Где я? — спросила я склонившегося надо мной человека. В свете люминесцентных ламп блеск золотой оправы его очков ослеплял, но глаз я закрывать не стала, хватит с меня темноты.
— В клинике Одинцова, Алиса Сергеевна, — ответил он.
Я сфокусировала на нем взгляд. Не молод, где-то под пятьдесят. Полноват. Лицо холеное, круглое. Седина на висках. Голубая больничная роба и колпак того же цвета.
— Я профессор Криштовский, Евгений Львович, ваш лечащий врач, — он поправил очки.
— Почему я здесь, Евгений Львович? — едва прошептала я. Во рту пересохло. По горлу точно кошка когтями прошлась, наверняка, последствия интубации.
Он улыбнулся ласково-фальшиво:
— Вас к нам привезли.
— Давно?
— Две недели назад. Вы были в коме. У вас небольшая черепно-мозговая травма, пара трещин в ребрах, остальное — мелочи. Ваша жизнь вне опасности. Кстати, у вас отличная регенерация тканей. Я такой еще не встречал в своей практике.
— Спасибо, конечно, но у меня нет денег, чтобы лечиться здесь.
— Не стоит беспокоиться. Ваше пребывание полностью оплачено.
— Кем? — удивилась я. Богатых родственников, да и родственников вообще, у меня не было. Состоятельных друзей, кроме Алки Плетневой, тоже, но мы с ней давненько не пересекались. Бывший шеф, он же бывший одногруппник Яшка, оплачивать такую роскошь не стал бы, даже из чувства вины, сам в долгах как в шелках.
— Не знаю. Я врач, а не бухгалтер, — Криштовский поджал губы. — Не об этом вы должны сейчас думать. В вашем состоянии, главное, покой и отдых, для скорейшего выздоровления. Покой и отдых.