Светлейший князь Потёмкин-Таврический
Шрифт:
Свои мысли Потёмкин проводил и в переписке с другими сановниками [197] , и в заседаниях Государственного Совета [198] , и в беседах с Екатериною. Одновременно он заботился как о присоединении Крыма к России, так и о приведении в подданство России царя грузинского Ираклия.
197
См. например, письмо Румянцева к Потёмкину в «Р. Старине», VIII, 711.
198
См. например, «Арх. Гос. Сов.», I, 331.
Весною 1782 года Потёмкин сам был на юге, откуда писал императрице подробно о состоянии дел [199] . Осенью этого же года он писал Екатерине из Херсона. Она отвечала: «He блистающее состояние Очакова, которое ты из Кинбурна усмотрел, совершенно соответствует попечению той империи об общем и частном добре, к которой по сю пору принадлежит; как сему городишку нос подымать противу молодого Херсонского колосса! С удовольствием планы нового укрепления Кинбурна приму и выполнение оного готова подкрепить всякими способами… Для тамошнего строения флота плотников я приказала приискать, а сколько сыщется, тебе сообщу» [200] .
199
См. «Аpx. кн. Воронцова», XIII, 26.
200
«Сб. Ист. Общ.», XXVII. 217. Рескрипты о Крыме и проч., стр. 221.
Поддерживая в
201
Т. е. Севастополя. «Сб. Ист. Общ.», XXVII. 228.
202
Harris, II, 8–56 (первое изд.).
203
«Русская Старина», XXII, 449 и сл.
204
Гельбиг.
205
Петров, I, 33.
Из некоторых сохранившихся писем Потёмкина к императрице [206] , Булгакову [207] и другим видно, как многостороння была его деятельность в 1783 году. Летом он тяжело заболел. Завадовский писал 19 сентября к графу С.Р. Воронцову: «В Крыму будучи, кн. Потёмкин получил горячку: она так сильна была, что он соборовался маслом, исповедался и причастился. В горячке он и христианской веры обряды хранит. Однако ж он выздоровел. В болезни перевезли его в Кременчуг» и проч. [208] . В Петербурге ходили слухи о безнадежном положении князя. Рассказывали, будто Екатерина отправила на юг офицера с поручением запечатать в случае кончины Потёмкина все его бумаги [209] .
206
См. «Р. Старина», XII, 689.
207
«Сб. Ист. Общ.», XLVII, стр. 92.
208
«Арх. кн. Воронцова», XII, 2.3.
209
Извлечение из депеш Гёрца в сочинении Цинкейзена «Gesch. d. osman Reiches», VI, 398. В другой депеше было сказано, что Потёмкин «moins moribond que fou».
Так как Потёмкин летом 1783 года писал редко, императрица не совсем была довольна им. Из Царского Села она писала 15 июля: «Ты можешь себе представить, в каком я должна быть беспокойстве, не имея от тебя ни строки более пяти недель; сверх сего, здесь слухи бывают ложные, кои опровергнуть нечем. Я ждала занятия Крыма по крайнем сроке в половине мая, а теперь и половина июля, а я о том не более знаю, как и папа римский; сие неминуемо производит толки всякие, кои мне отнюдь не приятны: я тебя прошу всячески, уведомляй меня почаще, дабы я могла следить за течением дел; природная деятельность моего ума и головы измышляет тысячи мыслей, которые часто мучат меня». Узнав об успешном окончании крымского дела, она писала князю: «Прямо ты друг мой сердечный. На зависть Европы я весьма спокойно смотрю; пусть балагурят, а мы дело делаем». В письме от 31 августа сказано: «Ожидала ли я, чтоб ты всекрайне опечалил меня известием о твоей опасной болезни… Просила я тебя, да и прошу ради самого Бога, и естьли меня любишь, приложи более прежнего старание о сбережении драгоценного твоего для меня здоровья… Браниться с тобою и за то хочу, для чего в лихорадке и в горячке скачешь повсюду; теперь крайне буду беспокойна, пока отпишешь что каков». В сентябре она писала: «Друг мой сердечный, я об тебе в крайнем беспокойстве и для того посылаю нарочного курьера, чтоб узнать, каков ты? От посторонних людей слышу, что маленько будто лучше тебе» [210] .
210
«Сб. Ист. Общ.», XXVII, 269, 276–279.
Присоединение Крыма к России легко могло иметь следствием столкновение между Россиею и Портою. Уже в 1783 году ожидали разрыва. Недаром Потёмкин все время переписывался с Булгаковым. Именно в то время, когда состоялось занятие Крыма, Булгаков писал Потёмкину о настроении умов в Константинополе, о появлении какой-то книги, в которой заключалось пророчество неминуемо предстоявшего крушения Турецкой империи [211] . Любопытно, что Потёмкин скоро после присоединения Крыма к России мечтал о поездке в Константинополь и писал о своем намерении Булгакову. Последний не советовал князю посетить Турцию. В его письме от 15 (26) марта 1784 года сказано: «Здесь почитают вашу светлость нашим верховным визирем. Прибытие ваше сюда не может быть утаено и произведет суматоху в народе, коей и поныне еще Сераль и Порта опасаются, ибо думают, что духи еще не успокоились…» [212]
211
«Сб. Ист. Общ.», XLV1I, 70.
212
«Р. Архив», 1366, 1574.
Около этого времени не только крымские дела, но и все части турецкой монархии обращали на себя внимание Потёмкина. Он знал обо всем, что происходило в Дунайских княжествах и на Кавказе. Всюду он имел своих агентов, с которыми вел переписку [213] . С Булгаковым он переписывался о заключении турецко-русского торгового договора, с Павлом Потёмкиным – о делах Грузии; [214] академик Паллас составил по желанию Потёмкина проект учреждения военных колоний на Кавказе; [215] о персидских делах князь переписывался с Безбородкою [216] и проч. Во все это время он очень часто бывал в дороге. Занимаясь управлением южной России, он часто ездил в столицу. Приехав в Петербург в конце 1783 года, он уже в марте 1784 года снова покинул столицу. Сообщая об отъезде Безбородко, в письме к А.P. Воронцову замечает: «Он полагает первые четыре или пять месяцев года всегда проживать в своих наместничествах» [217] . В июле этого же года он опять был в Петербурге [218] . Около этого же времени была речь о путешествии Потёмкина в Италию, чему, однако, не суждено было осуществиться [219] . Осенью 1785 года он собирался ехать на Кавказскую линию [220] . В 1786 году он, побывав в столице, осенью отправился на юг, куда собиралась ехать немного позже императрица. На пути туда он побывал в Риге, где ему был оказан самый торжественный прием [221] .
213
«Minerva», 1797, IV, 303–309.
214
«Minerva», 1798, 26; «Зап. Од. Общ.», VIII, 201 и след.; «Р. Арх.», 1879, II, 430 и след.
215
Herrmann, «Gesch. d. russ. Staats», VI, 69.
216
«Аpx. кн. Воронцова», XIII, 53–54.
217
«Аpx. кн. Воронцова», XIII, 48.
218
«Сб. Ист. Общ.», XXIII. 337.
219
Zinkeisen, VI, 488.
220
«Арх. кн. Воронцова», XIII, 97.
221
Herrmann, «Erganzimgsband», 643.
В качестве президента военной коллегии и фельдмаршала Потёмкин во все это время занимался администрацией войска. Безбородко писал о нем в 1784 году: «По военной коллегии не занимается он, кроме секретных и самых важных дел, дав скорое течение прочим» [222] . «Потёмкин ворочал военною частью», – писал о нем впоследствии Завадовский [223] . Он был, так сказать, военным министром. Фельдмаршалом он сделался в начале 1784 года [224] . Важные реформы его в военном деле относятся к 1783 и 1784 годам. В подробной записке он изложил свой взгляд на технику обучения солдат, на их одежду, уборку волос и проч. Тут развиваются мысли о большей свободе, о сбережении сил и времени военных, о гуманном обращении с солдатами. Он ратовал против «вредного щегольства, удручающего тело»; встречаются очень дельные замечания об истории одежды и вооружения солдат; князь между прочим резко порицает «педантство» иностранных офицеров. «Им казалось, – писал он, – что регулярство состоит в косах, шляпах, клапанах, обшлагах, в ружейных приемах… Занимая же себя такою дрянью, они не знают самых важных вещей». Дальше сказано: «Завивать, пудриться, плесть косы – солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет. На что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал и готов» [225] . Все это изложено весьма подробно; указание на частности свидетельствует о полном знакомстве с делом. В этом смысле были проведены реформы, которыми восхищались современники. Самойлов хвалит «внимание князя об искоренении жестоких наказаний, попечение его об обогащении солдатских артелей и об устроении лазаретов…» «Солдаты русские, – говорит он далее, – никогда не забудут того, что князь Григорий Александрович острижением волос избавил их от головных болезней, от лишних напрасных издержек для мазания пудреной головы» [226] . Довольны были этими нововведениями также и другие современники [227] . Даже граф С.Р. Воронцов, вообще очень резко осуждавший деятельность князя, хвалит его за введение удобного и соответствующего климату обмундирования войска [228] . Державин одобрял введение князем легких сапожек – ботин [229] . Солдаты сочинили песню о перемене солдатской прически: «Дай Бог тому здоровье, кто выдумал сие; виват, виват, кто выдумал сие…» [230] Энгельгардт рассказывает в своих записках, что один гренадер говорил по случаю кончины Потёмкина: «Покойный его светлость был нам отец, облегчил нашу службу: довольствовал нас всеми потребностями; словом сказать, мы были избалованные его дети…» [231]
222
«Арх. кн. Воронцова», XIII, 48.
223
«Арх. кн. Воронцова», XII, 104.
224
См. письмо Н.П. Румянцева к А.Р. Воронцову в «Арх. кн. Воронцова», XXVII, 109.
225
Эта записка напечатана в «Русской Старине», VIII, 722–727 и в «Русском Архиве» (1888), II, 364–367.
226
«Русский Архив», 1867, 581–582, см. там же стр. 1575–1576.
227
См., например, «Записки Энгельгардта», 40.
228
См. «Архив князя Воронцова», X, 473.
229
Грот, «Державин», I, 415.
230
«Русская Старина», VIII, 817.
231
Энгельгардт, Зап. 100.
Менее довольны Потёмкиным были офицеры, как видно из следующей записки князя к Суворову, найденной в бумагах последнего (без числа): «Сведал я, что офицеры ваши разглашают, что они не могут ни в чем угодить, забывая, что если бы они делали, что других полков делают, то бы они равно сим угождали. То и извольте им сказать, что легкий способ все кончить: отстать мне от них и их кинуть, предоставя им всегда таковыми остаться, каковы мерзки они прежде были, что я и исполню, а буду заниматься и без них государственною обороною» [232] .
232
«Р. Архив», 1886, I, 308.
Впрочем, были слышны и чрезвычайно неблагоприятные отзывы о военной администрации Потёмкина. Граф С.Р. Воронцов сильно порицал чрезмерное обращение внимания князя на конницу [233] . После кончины Потёмкина Безбородко писал о «воинском хаосе», находя «более всего странною страсть князя к казакам, которая до того простиралася, что он все видимое превращал в это название» [234] . В среде иностранцев находили, что нововведения Потёмкина повредили дисциплине в войске [235] . Саксонский дипломат Сакен доносил своему правительству о страшном беспорядке, якобы господствовавшем в военной администрации вследствие небрежности Потёмкина [236] . Ходили слухи о неудовольствии Алексея Орлова, Румянцева и других лиц по поводу мер, принятых князем, и разных злоупотреблений [237] . Особенно резко осуждал военную организацию Потёмкина князь Кочубей, обращая главное внимание на распущенность солдат, развившуюся вследствие мер Потёмкина и необдуманного формирования им новых и новых полков конницы [238] . Граф С.Р. Воронцов писал из Пизы своему брату в 1785 году: «Князь Потёмкин, даром что он военный министр, ничуть не годится для этой должности; он вздумал сооружать крепости при помощи нехороших топографических карт; таким образом был построен Херсон, таким образом сооружена Моздоцкая линия укреплений; напрасно специалисты, люди знающие старались убеждать князя в невозможности такого образа действий; он считал себя Вобаном и верил безусловно в свою способность к математике» [239] .
233
«Архив князя Воронцова», X, 479.
234
«Архив князя Воронцова», XIII, 227.
235
«Minerva», 1798, III, 218. Герцог Ришелье писал: «Les ressorts de la discipline etaient relaches. La faute est аu prince Potemkin, qui pour se faire аimcer du soldat, а diminue l’аutorite de l’offi cier et donne toujours tort а celuici, quand un soldat vient se plaindre. Depuis la mort du prince la discipline se retablit» etc. «Сб. Ист. Общ.», LIV. 151.
236
Herrmann, «Erganzungsband», 633.
237
Herrmann, «Erganzungsband», 651: Гарновский в «P. Старине», XV, стр. 23. «Minerva», 1798, I. 367.
238
«Архив князя Воронцова», XVIII, 55.
239
«Архив князя Воронцова», IX, 26–27.