Светлое время ночи
Шрифт:
Человек держал в руках… нет, не меч, но нечто совершенно невообразимое – длинный посох, состоящий сплошь из темного бордового пламени. Судя по всему, пламя посоха не обжигало ладоней, то есть было с магической точки зрения ручным. По крайней мере, голозадый Эгин-второй не испытывал видимого дискомфорта.
Перехватив посох обеими руками, Эгин-второй осмотрелся. Видимо, искал затаившийся шар.
«Да это же Адагар! – довольно быстро сообразил Эгин. – Ай да проныра! Тысячу крючьев Шилола тебе в задницу, греховодник несчастный!» В этот момент ему показалось, что он ухватил суть происходящего.
«Что может быть
Последнее предположение – о ни о чем не подозревающей Зверде, трясущейся на ложе, о Зверде, шею которой быть может минуту назад еще покрывал поцелуями маг-перевертыш – причинило Эгину почти телесную, плотскую боль.
Он бросил оценивающий взгляд на дорогу. Тусклая, но все же отчетливо различимая в отсветах яркого огня из очага и в проблесках молний полоса уходила ввысь, огибая опасный овраг, потом снова опускалась, закладывала вираж, и только обогнув еще один внушительный скальный выступ, выпрямлялась, чтобы подкатиться прямо к коновязи охотничьего домика.
Затем он оценил ширину оврага, который отделял его от домика баронов Маш-Магарт. Определенно, бежать через овраг выходило быстрее, чем петлять под дороге. По крайней мере, так Эгину упорно казалось. О перспективе сломать себе голову на зыбких каменистых осыпях – ведь не даром же дорогу прокладывали так, а не иначе – Эгин даже не вспоминал. В висках его стучала одна немудреная мысль: «Быстрее, еще быстрее, на-и-быс-трей-ше!»
Раздавленное Время? Нет, здесь и сейчас это чересчур рискованно. Авелир когда-то предупреждал его, что человек, входящий в Раздавленное Время во время грозы, отягощает свое тело пренеприятным свойством ловко притягивать молнии, словно из его макушки торчит железный прут высотой в тридцать саженей. Поймать молнию при входе в Раздавленное Время Эгину не улыбалось – достанет и «облачного» клинка, который сам по себе в сильную грозу представляет серьезную угрозу для своего хозяина.
Эгин бросил жеребца прямо посреди дороги. Тот жалобно заржал ему вслед.
Каурый, в отличие от Эгина, ринувшегося к домику напрямик, сквозь цепкую ежевику, сосняк и острые скальные зубья, покрывавшие крутые склоны оврага, видел, как осуществлялась последняя фаза трансформации.
Замерший было желто-серый ком снова пришел в движение, заискрился и наконец разлезся, словно отслуживший свою службу кокон.
Желтоватая кашица в мгновение ока стекла с жесткой, гладкой шерсти выступившего из кокона внушительной величины животного. Медведица – снежно-белая, высокая, узкомордая, – по-собачьи кручено отряхнулась всем телом, распыляя по ельнику сияющим веером желтые брызги.
Она успела окончить трансформацию вовремя. Поскольку в ту же секунду багровый, налитый неземной мощью посох Адагара, который наконец-то ее заметил, исторг шипящее оранжевое щупальце.
Щупальце метнулось в ее сторону в хищном выпаде, вмиг преодолев расстояние от крыльца до коновязи.
Но медведица оказалась проворней. Собрав тело в клубок, она прыгнула с опушки ельника, перемахнув через голые кусты волчьих ягод так ловко, словно была не медведицей, но гигантской жабой.
Щупальце, не привыкшее оставаться без добычи, вместо плоти медведицы удовольствовалось стволом молодой ели. Ель с треском и чадом занялась, словно была одним огромным на совесть просмоленным факелом.
Очень скоро загорелись, вспыхивая целыми группками, и соседние деревья, освещая ущелье исполинским костром.
Поднявший глаза к охотничьей избушке Эгин, который к тому моменту уже успешно преодолел половину спуска, обнаружил, что Золотой Нож вновь явился взору. Только теперь эта шутка природы уже казалась и не обсидиановой, и не золотой, а гранатовой.
Поборов соблазн поглазеть на происходящее и отдышаться, Эгин продолжил спуск, сбросив верхнюю одежду, которая лишь стесняла движения и увеличивала количество пота. Вверху, на дороге, с жалобным ржанием метался покинутый каурый.
Эгин не поднимал глаз вверх. А посмотреть было на что. Счастливо избегнув опасности быть сожженной заживо, медведица в два гигантских прыжка обогнула избушку и запрыгнула на крышу.
На этот раз Адагар тоже выказал завидное проворство. Он отскочил в сторону, повалил легким толчком своего чудо-посоха ближайшее дерево – им оказалась стройная рябина – и взбежал по ее стволу на скальный уступ над охотничьим домиком.
Теперь он был в наивыгоднейшем, господствующем положении. Куда бы ни шла медведица, он всегда был заведомо выше. Одна беда – его магический посох, на создание и приручение которого он некогда потратил больше года, не мог плеваться щупальцами огня с той быстротой, которая бы его полностью устраивала в поединке с такой проворной тварью, как эта небывалая медведица.
Тяжело дыша, Адагар в обличье Эгина уставился на медведицу со своей высоты, держа оружие наготове. Медведица смотрела на него снизу, с крыши, и ее желтые глаза, казалось, выражали только одно: желание поскорее скальпировать противника при помощи своих черных, серповидных когтей.
– А ведь мы могли бы поладить, – сказал Адагар, с надеждой косясь на свой напитывающийся силой умирания горящих деревьев шест.
Он не был уверен, что медведица его услышит. А если и услышит, то поймет. Зрелище гэвенга, удачно завершившего трансформацию, было ему в диковинку. На ответ он не рассчитывал. И все-таки повторил:
– Могли бы даже очень поладить. Если бы ты не была такой несговорчивой, моя красавица.
– Мы могли бы поладить в одном случае, Адагар. Если бы я была такой же самовлюбленной дурой, как ты, – вдруг прорычала медведица, вполне, впрочем, по-человечески.
– Э-э, – Адагар театрально погрозил разговорчивой медведице указательным пальцем. – Все-таки, мне удалось погреть щеку о твою аппетитную грудь, Зверда. Еще немного – и…
– …и я отгрызу тебе голову. На этот раз тебе живым не уйти. Может, когда перегрызу тебе горло и высосу твою поддельную кровь, ты наконец поймешь, что моего расположения не добыть ни деньгами, ни обманом. Моя любовь достается только даром.