Светоносец. Трилогия
Шрифт:
Раньше Немос видел такие старые лица только у тех кто уже умер, когда маска соскальзывала с их лиц и прожитые годы выходили наружу, но потом они опять пробуждались, юные и свежие. Но сейчас охотник был так близко к нему, что Немос чувствовал слабый запах гнилых листьев, облепивших его одежду, и видел глубокие морщины, избороздившие его лицо под белой известью. Беспокойные глаза пытались поймать взгляд Немоса, но тот отвел глаза в сторону, туда, где свет луны падал на Путь. Но от голоса Уайтэса так просто избавиться не удалось.
— Ага — как я и ожидал — у меня старое и разрушенное временем лицо: хотя у Уайтэса нет зеркала, догадаться я могу.
— Это
Уайтэс взорвался. — Точно — и все те, кто живет в Лорне, скоро станут такими, и никакая магия не сохранит их лица юными.
— Я не могу говорить с тобой, — испугался Немос, отступая назад и вспоминая, что его могут наказать уже за те слова, которые они сказали друг другу. Он и так уже нарушил священный закон. Немос опять поймал взгляд Уайтэса. Он знал, что его выдает выражение на лице: он никак не мог помешать губам опять презрительно усмехаться над тем что видел; старость, нищета и отчаяние.
— Да, это я вижу, — сказал Уайтэс. — Я вижу того, кто думает, будто я отказался от Бога. Ведь ты так думаешь, не правда ли? — Его помятое, как у гончей лицо, перекосилось. — Нет, Открывашка, я не отказывался от Ре, это он отказался от меня: ты чувствуешь холодный ветер — деревья на пруде уже стали засыхать, их листья пожелтели. Прошлой ночью я слышал их, Темных, они шляются по лесу — все зверье сбежало, за исключением этих, — он кивнул на трофеи на своем поясе и плече. — Ветер дует все сильнее и сильнее с позавчерашней ночи — он сдул на землю мою шляпу и обломал множество веток. От так воет, что я уже боюсь, что сойду с ума и оглохну, одновременно, и в нем я слышу голоса Темных, они зовут друг друга. — Он остановился, как если бы хотел, чтобы Немос получше понял его следующие слова. — И я слышал волчий вой, он идет из Внешнего Мира, через пруд.
— Фенрис? — Немос невольно содрогнулся.
— Похожий на ледяной осколок, который режет мою душу. Неужели я сошел с ума? — спросил Уайтэс, шагнув вперед и хватая край плаща Немоса.
Немос отшатнулся. Безумные глаза охотника не отпускали его лица. Уайтэс медленно кивнул, как если бы видел страх Немаса. — Ага, я сумасшедший, не не такой как ты, который будет жить после меня. Этим утром ветер прекратился, но деревья умерли, разрушенные льдом. Я позвал моих собак, но их забрали проклятые Темные. И повесили их шкуры на деревья. Я собрал все мои ловушки и вчерашнюю добычу. Вот тогда я и почувствовал холодный ветер на лице. Вот тогда я и понял: мое лицо исчезло.
Немос только глядел, с ужасом, смешанным с жалостью.
— Не беспокойся, — презрительно сказал Уайтэс. — Я знаю, смерть приближается. Но я не боюсь — сейчас я пойду в город и пускай они все узнают, что случилось со старым Уайтэсом. Пускай те, кто все эти годы купался в роскоши, увидят, что станет с ними.
— Ты не сможешь пересечь озеро, — сказал Немос.
На лице Уайтэса была написана мрачная решимость. — Они не посмеют остановить меня.
— И что случится потом? — спросил Немос, который, несмотря на страх, не мог оторвать взгляд от все еще сильной фигуры старика.
Тот засмеялся тем самым сухим печальных смехом, который Немос уже слышал из кустов. — Они увидят, что их Бог, твой Бог, не спасет их от того, что идет. Кто знает? Может быть я помогу в тот день, который уже близко. В конце концов они должны вооружиться против Чуди.
— Для этого есть Бронзовый Воин.
Уайтэс закинул голову назад, как если
Избавившись от гипнотизирующего взгляда, Немос освободился и от страха перед ним. — Я должен идти.
Глаза старика опять открылись. — Куда?
— Во Внешний Мир.
— Тогда ты точно сумасшедший. Если Темные уже здесь, значит Чудь недалеко.
Немос кивнул. — Да, но у меня нет выхода.
— Тогда отдай мне твою шляпу. Она скроет мою голову, когда я войду в Лорн. — Уайтэс вытянул шишковатые руки и схватился за шляпу, которую Немос держал в руке, но Открыватель вырвал ее из цепких пальцев охотника.
— Я не могу: это символ моей службы.
Старое лицо Уайтэса внезапно стало злым и жестоким, в глазах свернула ярость, вся его внешность резко изменилась. — Тогда иди — иди, как все из твоего рода, которые еще носят Лицо. Подумай лучше о себе, чем обо мне. Я только засмеюсь, когда ледяные зубы Фенриса вонзятся тебе в брюхо.
Но Немос уже отпрыгнул от него, потом быстро повернулся и пошел вверх по Пути, странной, наполовину подпрыгивающей походкой, время от времени бросая боязливый взгляд назад, где старый охотник стоял как скала посреди дороги. Что же он увидел в этих злых и, одновременно, печальных глазах? Неужели собственную смерть? Нечто такое, что так поразило его, что он не мог оставаться там ни на мгновение. Он побежал, освещенный косым светом луны. Уайтэс что-то кричал сзади, но его слов, к счастью, было не разобрать. Потом голос старика замер, заглушенный топотом ног и шорохами порывистого ветра, носившего среди деревьев.
Он бежал, не только для того, чтобы выбросить страх перед Темными и их родственниками из своего сознания, но и чтобы сбросить с себя странную апатию и сонливость, овладевшую им. Он не может уснуть. Не должен. Уайтэс скоро уснет, бесконечным сном, сном, после которого не просыпаются. Он никогда не возродится в новом теле. А этот сон — предвестник смерти, смерти, которая длится вечно. Десять тысяч лет назад Ре изгнал ее из королевства. Теперь она вернулась.
И хотя сон шептал ему, советовал дать отдохнуть усталым ногам, закрыть глаза и увидеть восхитительные сновидения, Немос почти не слышал его голос из-за грохотания сердца и топота ног по древней дороге. Да, впереди опасность, но у него сильное сердце. Он должен привести сюда Внешников. Он должен вернуть сына Наблюдателя в Лорн и искупить свой грех. Такова природа Пути: все идет по кругу. У него есть шанс исправить прошлое, так как прошлое вернулось. Лунный Пруд прямо перед ним.
СОРОК ВТОРАЯ ГЛАВА. Сверкаюшая Равнина
Уртред оказался прав. Это была только могила. Они разбирали камни пирамиды около двух часов, Наступил рассвет, но мужчина едва заметили его, настолько были погружены в свою каторжную работу. От камней, которые они откапывали снизу, вверх медленно поднимался запах. Запах разложения, запах живого существа, долго шедшего по грязной болотной жиже. Чем сильнее становился запах, тем тяжелее было работать, пока дело не дошло до того, что только страшным усилием воли они заставляли себя поднимать камни и отбрасывать их за полу разобранную пирамиду. В конце концов они смогли работать только повязав тряпки на лица, наполовину отвернув головы, и бояться того, что они найдут.