Светорада Янтарная
Шрифт:
Они опять свернули.
– Пришли, – произнес Прокл, посветив в сторону видневшегося впереди прохода. – Тут не так затхло, это лучшие тюремные камеры. Возможно…
Он не договорил, потому что Светорада вдруг ощутила рядом какое– то движение, а затем ее лица коснулась чья– то холодная рука, просунувшаяся сквозь окошко запертой двери. От неожиданности княжна взвизгнула. В ответ тут же прозвучал пронзительный вопль. А потом громкий надсадный голос прокричал:
– Я Феофилакт Заутца! Я родич базилевса! Напомните ему обо мне. Я Феофилакт Заутца! Меня нельзя тут держать! Божественнейший вспомнит обо мне и помилует!
– Дайте ему пару пинков, – невозмутимо произнес Прокл.
Когда охранники ворвались в камеру несчастного,
– Это бывший спальник августы. После данных им признаний его не велено было отпускать. Вот Заутца и остался на моем попечении. Но вскоре помешался. Считает, что если наисветлейший вспомнит о нем, то тут же опять наградит и возвысит. Совсем извел всех своими просьбами, требованиями и угрозами. Так, а теперь я покажу, где находится ваша камера.
Прокл держался с ней приветливо. Осветил факелом низкое, довольно просторное помещение, показал лежанку, сообщив, что велел поменять на ней солому и принести свежих овчин – тут ведь всегда холодно. А потом, помедлив, вдруг сказал, что лучше он определит ее в камеру Феофилакта, а его переведет в эту. Дескать, та камера и побольше, и посуше, и там, к слову, есть даже сток для канализации.
– Феофилакт все же знатного рода, – пояснил Прокл, – вот я и отвел ему лучшую камеру. Но вы ведь были невестой Ипатия, да и хорошо приняли меня, когда, прибыв из Херсонеса, я гостил в вашем имении Оливий.
Прокл старался для нее, вел себя как рачительный хозяин, но Светорада едва вслушивалась в его слова.
«Ах, не все ли равно», – отрешенно думала княжна, почти не реагируя на хлопоты Прокла. Только когда мимо нее протащили в новое помещение Феофилакта Заутца, она словно вышла из транса. Увидела это жалкое существо в оборванной одежде, со спутанными волосами и худым, изможденным лицом. В нем ничего не осталось от того придворного щеголя, который величественно сопровождал ее в покои Зои Карбонопсины.
«А ведь это я отдала его палачам», – мелькнуло в голове Светорады, и она вспомнила то время, когда главной ее целью было удержаться в Палатии. В роскошном Палатии… Сколько людей рвалось туда, скольких потом раздавила чудовищная машина власти. А теперь и она оказалась здесь. В подземелье под Вуколеоном…
Светорада оглядела камеру, которую тюремщики спешно убирали после Феофилакта: бросили на каменный выступ охапку сена, принесли овчинное одеяло, оставили на столе кувшинчик и какую– то снедь. Потом они удалились, и княжна осталась во мраке одна.
Она долго стояла, не решаясь двинуться с места. Подземелье, темнота, страшная неизбежность. А ведь русы уже здесь, Стема наверняка где– то рядом. Светорада передала ему перстень и так надеялась, что они вновь встретятся и она расскажет ему, что ждет от него ребенка. Судьба исполнила ее самое заветное желание, дала возможность стать матерью, но прижмет ли она когда– либо к себе свое дитя? А может, ее замучают… или оставят здесь навсегда, как этого бедного Феофилакта? Неужели ее дитя родится во мраке и тут же окончит свою жизнь?..
Светорада провела руками по своему телу. Она была на пятом месяце. Сегодня она молилась перед иконами, радуясь, что наконец ощутила в себе движение новой жизни. Она все еще оставалась стройной, прямые одежды из плотных тканей скрывали ее слегка округлившийся живот. Ее грудь, похоже, стала больше, чувствительнее сделались соски. В ней было столько надежд! И столько волнений… Ее дитя… Увидит ли оно когда– нибудь родного отца? Дадут ли ей родить?
Она стояла долго и оцепенело, пока окончательно не замерзла. Обхватив себя за плечи, сделала несколько шагов. С неким удивлением поняла, что глаза ее привыкли к кромешной тьме, стали слабо различать решетки на двери и очертания каменных стен. Затем она нащупала в темноте лежанку, присела. Когда она попыталась укутаться в овчины, звякнули ее украшения, которые все еще были на ней. В полной тишине этот звук оказался очень громким, и находившийся в соседней камере Феофилакт Заутца услышал его. Вновь принялся истошно вопить, выкрикивать свое имя, обещать кому– то награду, если ему позволят встретиться с императором, который, несомненно, возвысит человека из столь важного рода, как Заутца.
Светорада зажала уши и сидела, мелко дрожа, пока несчастный Феофилакт не утихомирился. Потом попыталась сосредоточиться, ибо нужно было обдумать, как себя вести. Но не получалось. Темница Вуколеона полностью подавляла ее, не было мыслей, даже страх притупился.
Она не знала, сколько так просидела, когда явился Прокл с охранниками. Отсвет их факелов больно резанул по глазам, и Светорада не сразу поняла, что ей принесли ужин: корзину с хлебом и сухим печеньем, оливки, немного сыра, даже кувшинчик с кислым вином. Она неожиданно почувствовала, что проголодалась. Дитя, что росло в ней, требовало своего, и Светорада съела все, что ей принесли. Прокл, наблюдая за ней, заметил, что при дворе об исчезновении севасты помалкивают, что, впрочем, для Палатия обычное дело: там стараются не упоминать о чем– либо неожиданном, дабы не вызвать к самим себе подозрений. К тому же людей беспокоят новые вести. Рассказывают, будто русы захватили и разорили еще один загородный дворец, так называемое имение Феодоры, что на северо– западе от города. Для ромеев это куда важнее, чем исчезновение одной из женщин Палатия. Знает ли о ней Александр? Прокл ничего не ответил. Уходя же, сказал, что этой ночью ей удастся выспаться, так как он повелел подсыпать в пищу для Феофилакта сонного зелья, чтобы тот ночью не тревожил госпожу своими воплями. Так Прокл проявлял свою учтивость. Светорада горько усмехнулась: вряд ли в ее положении можно уснуть хотя бы на миг. Однако постоянное напряжение имеет свойство утомлять. Светорада чувствовала себя полностью опустошенной, она устала ожидать прихода палачей, устала мучаться тревогой за себя и за Глеба. Накрывшись овчиной, она пыталась согреться в этом сыром мраке, ощущала, как из отверстия в полу воняет аммиаком, как шуршат в соломе крысы и где– то в глубине булькает вода. Прошло время, и княжна не заметила, как заснула.
Ее разбудили вопли Феофилакта. Нет, это были даже не вопли, а какой– то звериный вой. В камеру княжны пробивались отсветы пламени, веяло жаром, ощущался сильный запах горелой плоти. И этот жуткий нечеловеческий вой, полный муки! Не отдавая себе отчета, княжна впала в панику и тоже начала кричать, биться о дверь. В ужасе увидела, как языки пламени вырываются из– за двери камеры, куда поместили бывшего распорядителя покоев августы. Воплей оттуда уже не доносилось, но пламя так ревело, что Светорада невольно отпрянула.
Еще были какие– то голоса, топот, выкрики, метались люди.
Она расслышала, как Прокл Пакиан кому– то говорил, что это горит состав Каллиника, что вода его не берет, и приказал притащить побольше песка.
Забившись в угол своей камеры, Светорада ловила каждый звук. Это продолжалось долго. Сильно воняло, кого– то даже рвало, один из стражей сказал, что останки Феофилакта лучше незаметно сбросить в колодец под Вуколеоном, и тюремщики долго спорили, пока не решили, кто возьмется за это страшное дело. Светорада слышала, как они обсуждали, что, видимо, в камеру Феофилакта бросили горшок с жидким огнем и промасленный подожженный фитиль. Светораду передернуло от подобной вести. Страшное убийство произошло в Вуколеонской тюрьме. А ведь лишь по чистой случайности, желая услужить княжне, Прокл поменял ее и несчастного Феофилакта местами. Об этом мало кто из стражников знал, вот убийцы и перепутали. Но постигшая Феофилакта Заутца участь предназначалась именно для севасты… И когда за решеткой окошка ее камеры показалось лицо Прокла, Светорада так и кинулась к нему. Сорвав с себя богатую диадему с драгоценными колтами, быстро протянула Проклу.