Светозары
Шрифт:
В бондарню вошла женщина, — маленькая, моложавая на вид и быстрая в движениях. Она внимательно оглядела меня, — у нее был пристальный, цепкий взгляд, будто она ощупывала тебя руками.
— Внук вот приехал… Я тебе о нем рассказывал, — виновато как-то сказал дедушка.
— Вижу. Чего ж в избу не идете? Парень небось проголодался с дороги.
Это была жена деда, мамина мачеха Акулина Спиридоновна. Прежде я не видел ее никогда, а знал о ней лишь по рассказам матери. Дед женился на ней после смерти первой жены, когда маме было всего десять лет, a братишке ее, Васе, и того меньше. Акулина
— Она, мачеха-то, сразу взяла отца за глотку, — рассказывала мама. — Бывало своим детишкам — все, а нам с Васей — фигу с маслом. По утрам, пока их не нажорит, мы не смей с полатей высунуться. А нам уж потом, чо останется. И все это на глазах у тяти… В работницах когда была, он наведать придет, гостинчик в бумажке принесет. Оладышек, бублик надкусанный, не то — пару блинчиков. Я уж догадываюсь: или объедки со стола стянул, или, когда сам ел — в рукав спрятал… Вот такая она, распрекрасная Акулина Спиридоновна…
Пока дед решал вопрос с моим устройством в бригаду калымщиков, я прожил у них несколько дней, и нагляделся, и наслушался всякого. И диву давался этим странным отношениям, которые были между дедом и бабкой.
Теперь вот, вспоминая, сужу о них с высоты прожитых лет, — и все равно многое мне не понятно. Ну, во-первых, — как эта маленькая и заурядная на внешний вид женщина смогла подчинить, согнуть в три погибели красавца деда, умного человека и большого мастера своего дела? Да какой там черт согнула — превратила в тряпку! Неужели с такой сокрушительной силою действовало на деда ее образование?
Правда, сам он тоже умел читать и писать — осилил грамоту самоучкой. Акулина же Спиридоновна имела педагогическое образование, всю жизнь проработала в школе, преподавая в младших классах. И надо заметить, что отношение к учителям в те годы было не в пример нынешним, то есть полностью соответствовало этому званию. Учитель на селе считался самым образованным и культурным человеком, с ним раскланивались почтенные старцы, к нему шли за советом, за помощью, если нужно было написать какие-то важные бумаги.
Может, это вот сразило наповал малограмотного деда, и он пошел в добровольное рабство к строптивой своей жене? Трудно сказать, может быть, и это, да если прибавить железный характер ее…
По крайней мере, за те несколько дней, пока жил у деда, я мог убедиться, что он не только подчинялся и потакал ей во всем, но даже сам как-то старался быть похожим на нее, переняв ее привычки и манеры. Дед был суров и высокомерен с людьми (исключая, конечно, свою Акулину Спиридоновну), не терпел возражений, и если с кем из соседей беседовал, то не просто говорил, a
Все это, как мне казалось, было перенято им от жены. Именно у нее был такой характер, который, наверное, сложился за многие годы работы с детьми в школе, где она привыкла только повелевать, требовать беспрекословного повиновения. Ведь порядки в ранешних школах были не в пример нынешним: рассуждать там не полагалось. Попробуй только вякни чего супротив учителя, — родители потом шкуру спустят: «Ах ты, варнак этакой! Для того мы тянемся, жилы рвем, чтобы выучить тебя, сатану, в люди вывести, а ты чо?! Быкам хвосты желаешь крутить да всю жисть в навозе, как мы, возиться?..»
Дед не только перенимал внешние манеры жены, он даже словечки и обороты речи ее усвоил. Например, она любила повторять, почему-то называя себя во множественном числе: «Мы, сельская интеллигенция…» Дед тоже вворачивал порой: «Мы, плотника…»
Чем я мог объяснить такое мощное влияние этой злой и неумной женщины на трезво и здраво мыслящего моего деда? Молва гласит: если супруги долго живут вместе, — припоминал я, — то они становятся в чем-то похожими друг на друга — это раз. Второе: муж и жена — одна сатана. Еще: с кем поведешься — от того и наберешься. Или: ночная кукушка всех дневных перекукует, и т. д.
Акулину Спиридоновну я невзлюбил сразу и всей душою. Она даже со мною, взрослым и чужим ей человеком, не могла, а может, не умела уже говорить нормально: она не разговаривала, а поучала, изрекая избитые и скучные истины. Она почти все время была чем-то недовольна. И тогда пухлые губы ее смешно окружались морщинами и собирались в куриную гузку.
Но, пожалуй, самое примечательное на ее лице — это глаза. Они без белков, черные и текучие, как капли дегтя. И какие-то прилипчивые. Глянет на тебя — быстро, подозрительно — словно потной рукою мазнет по лицу, даже умыться охота после этого.
Силу свою Акулина Спиридоновна сознавала. Как-то за обедом спросила меня:
— Жениться не собираешься?
— В институт хочу поступать, — ответил я.
— Женитьба учебе не помеха, — изрекла хозяйка. — Избалуешься один-то в городе, если в руках держать некому будет.
— Как это — «в руках держать»? — не понял я.
— Ну, командовать, руководить, направлять, — пояснила она. — Мужчина ведь без женщины — что нуль без палочки. Женщина — всему голова, можно сказать — соль земли. Не напрасно же Адам от самого бога сбежал к Еве. Слышал такую легенду?
— Такую — не слышал. — Меня злил ее самоуверенный тон, и я ляпнул: — Другую слышал легенду: будто женщину бог создал из ребра мужчины.
— Во-он как! — она мазнула по моему лицу черным злым взглядом. — Это на что же ты намекаешь? На то, что я баба — только и всего? Что я имею право только поломойкой всю жизнь при мужике состоять? А двери в науку и искусство ты передо мной закрываешь?!
Она раскалялась все больше, словно поставленный на ветер самовар, и в речах ее сквозила логика глупой и отсталой мещанки. Но каков напор, какова страсть и сила! Она даже красивой сделалась, ей-богу! Глаза полыхают яростным гневом, щеки порозовели, поставленный голос звенит и переливается, как у заправской певицы…