Светская дурь
Шрифт:
– Катарсис, – ответил Питер.
– Именно. Катарсис. У нас его никогда не будет.
Что-то внутри Питера Педжета шевельнулось.
– Знаешь что, Анджела? К черту катарсис. Какое нам может быть дело до этого катарсиса? Я совершил ошибку, ужасную ошибку, ты моя жена, и тебе придется нести эту ношу вместе со мной. Все случилось как случилось. У меня была интрижка, и это сделало нас уязвимыми, и теперь мы даем отпор. Вот и все, мы даем отпор. И мы победим. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Квартира, Вест-Хампстед
Курт
– Курт, вы подтверждаете историю Саманты Спенсер насчет Питера Педжета?
– Да, это так, но я не хочу обсуждать это сейчас.
– Курт, если Педжет употреблял кокаин, то кто его поставлял?
– Что?
– Мы знаем, что, вероятно, это были вы, Курт, поэтому мы поспрашивали в вашем районе, вы ведь употребляете довольно много наркотиков. Вы ими торгуете, Курт? Вы не могли бы продать мне сейчас что-нибудь?
Курт закрыл дверь, но журналист за дверью продолжал допрос через прорезь для писем:
– Вы работаете на дочерний профсоюз железнодорожных и морских работников, это так, Курт? Вы младший служащий? Правда ли то, что профсоюз недавно отделился от партии лейбористов? Вы в последнее время не посещали профсоюзные собрания, на которых премьер-министра называли марионеткой партии тори? Ваша поддержка Саманты Спенсер носит политический характер?
Позвонив своей подруге Лауре, Курт узнал, что она подверглась аналогичному преследованию.
– Они выставили меня коммунисткой и наркоторговкой! У моих адвокатов всегда найдутся причины воевать с правительством, и поэтому они намекают, что я поддерживаю Сэмми просто ради очередной атаки. Поразительно.
Для Саманты Спенсер и ее друзей дело приняло неприятный оборот. Популярность Питера и его работа, откровенная подкупающая манера его дочери, а также очевидная личная заинтересованность журналистки Паулы Вулбридж твердо держали общественность на стороне министра наркополитики. Все СМИ, кроме газеты Паулы, сходились в том, что Спенсер и ее друзья образовали заговор с целью уничтожить Педжета.
На следующее утро во всех газетах появились фотографии Саманты и Лауры, разгуливающих топлес на отдыхе.
Центральная больница Бирмингема
Только один человек мог потеснить ненадолго разжигаемое прессой безумие вокруг семьи Педжета, Саманты Спенсер и ее сторонников, занятых выдвинутым Питером иском за клевету. Этим человеком был Томми Хансен.
Томми лежал без сознания, в коме, брошенный Голди и его «правой рукой» в двух кварталах от борделя, где томилась в заключении Джесси. Неделю личность находящегося без сознания человека оставалась загадкой. На нем была явно чужая одежда. Он был вором, который ограбил пешехода, забрал его одежду и кредитные карточки и оплатил ими проститутку, перед тем как пасть жертвой какой-то банды крутых ребят. Теперь, когда синяки начали сходить и разбитое лицо мужчины приходило в норму, медсестры отмечали его несомненное сходство с самой известной поп-звездой страны, объявленной, как всем было известно, в розыск на следующий день после того, как человека в коме доставили в больницу.
Ох уж этот Томми,сообщалось в СМИ. Грабежи, проститутки? Что-то будет дальше?
Студия Паркинсона, телецентр Би-би-си
– Мой следующий гость не сходит с передовиц газет и не вылазит из неприятностей. Всего три месяца назад он был гостем первой программы из этой серии, освободившись после ареста за заплыв по толпе на Оксфорд-стрит. Сейчас ему грозят обвинения куда более серьезные. Кажется, Томми Хансен угрожал человеку ножом, украл его одежду и деньги, которые позднее использовал для посещения борделя. Освободившись под залог, он сегодня пришел к нам. Леди и джентльмены, Томми Хансен.
Томми встретили, как всегда, тепло. Публика по-прежнему любила своего Тома, да и как его не любить? Их любимчиком был любой, кто мог удивлять и смешить их с таким завидным постоянством, как Томми. К тому же он был, как всегда, великолепен. В этот раз не было ни намека на развязность, только походка проказника и взгляд, говорящий: «Пожалуйста, простите меня». Он целую минуту стоял на верхней ступеньке, пока и без того теплые аплодисменты перерастали в овацию. Томми работал с толпой одними только глазами, взглядом, который выражал все… Извините, но я безумен, что я могу вам сказать? Трудно быть измученным гением, но я обещаю, что постараюсь быть хорошим.
После короткого приветствия Майкл Паркинсон перешел прямо к делу:
– Томми. Ну и что, черт побери, ты вытворяешь?
– Парки, я так облажался, но я пришел сюда сегодня, чтобы рассказать всему миру, почему я это сделал. Во-первых, я хочу публично попросить прощения у чувака, которому я угрожал ножом…
– Я уверен, что он уже принял твои извинения.
– Конечно, Парки, конечно. Мы теперь друзья, потому что я ему объяснил, почему я это сделал, и отвез его малышей на концерт «S Club».
– Ну и почему же ты это сделал, Томми?
– Как всегда, прямо к делу, Парки. Это я люблю, вот почему ты король.
– Спасибо, стараюсь.
– Молодец, честно играешь.
– Так почему ты это сделал, Томми?
– Любовь, Парки. Я сделал это ради любви.
– Ты ограбил человека ради любви?
– Да. Позволь рассказать, как это произошло.
– Будь любезен.
– Дело в том, что меня намахала эта журналюшка, которая написала чушь, будто я выиграл в «Народном герое», потому что пару раз подрочил судье, чего я не отрицаю. Но выиграл я не поэтому. К тому же я не голубой, хотя в этом нет ничего плохого. Просто я не гей, вот и все. По крайней мере, я им не был, пока не проглотил три таблетки экстази, вот.
– Ин вино веритас, Томми. Ин вино веритас.
– Чего?
– Это значит, что вино или, в данном случае, наркотики очень часто открывают правду о человеке.
– Правда? Ну, колес я проглотил больше, чем их есть в аптеке, а открывают они в человеке только дерьмо, которое и выплыло из меня в этой истории с судьей на «Народном герое».
Томми глотнул воды, пока Парки и аудитория аплодировали его подкупающей откровенности.
– Ладно, значит, тебя намахали, – напомнил Парки Томми. – Что дальше?