Свидание на небесах
Шрифт:
– И друзей твоих я могу терпеть, если заслужат – уважать. Но любить… Любить я желаю только тебя.
Он тискал, мял ее, прижимал к себе с такой силой, что казалось, ее кости не выдержат. Но она, молодец, терпела. Или не замечала. Или ей было так же славно, как и ему.
– Люби меня, Воинов. Люби!
Она подпрыгнула, повиснув на нем. Обвила его ногами. И он шагнул к лестнице, ведущей наверх, в спальню с отремонтированной им недавно кроватью.
Глава 7
Милое, милое, нежное создание…
Она спала. В сонной истоме
– Красавица, – шепнул он, положил ладонь на ее колено и осторожно проехался пальцами по бедру. – Какая же ты красавица…
Она не шевельнулась, она не слышала, не ощущала его прикосновений. Она спала очень, очень крепко, сраженная лошадиной дозой снотворного. Завтра она проснется, станет жаловаться на слабость и легкое головокружение. Он объяснит все это сменой погодных условий. Он будет жалеть ее, носить по дому на руках, кормить с ложечки. Она станет жаться к нему, как котенок. Щебетать что-то милое, извиняться за плохое самочувствие. Будет просить вынести ее на воздух. Он послушно поднимется с ней на второй этаж, толкнет ногой дверь утепленного балкона, усадит ее в плетеный шезлонг. Ей будет неудобно в нем сидеть, но она не сможет сесть по-другому, слишком слаба. А он сядет на табурет напротив и будет наблюдать.
О-оо, это было самым сладостным моментом предвкушения. Самым пиковым и долгожданным.
Он наблюдает ее всю. От головы до нежных розовых пяточек. Короткий прозрачный халатик, в который он ее оденет поутру, ничего не скрывает. Он не скрывает ее наготы. И странный матерчатый шезлонг, сделанный по его заказу совершенно в другой стране, позволяет видеть ее именно так, как ему хотелось: с беспомощно провисшим задом, с задранными коленками, с откинутой головой, с вытянувшейся от напряжения длинной шеей.
Она попробует подняться. Конечно, попробует. Все девушки до нее пытались это сделать. Лишь одна снова отключилась и была наказана. Он подвесил ее за руки и за ноги не на этом, на другом балконе, все в том же халатике. Она долго корчилась. Извивалась, пыталась пробить языком липкую ленту на губах. А он стоял над ней и рассматривал.
Нет, в этом не было должного кайфа. Девица все испортила, обмочившись после часа безуспешных метаний. Потом он сорвал с ее губ ленту, и ее вырвало, и пришлось тащить ее, зловонную, в ванную и там окунать с головой в ледяную воду, чтобы она поняла, чтобы прочувствовала, как ему сейчас противно.
Он не любил так: скоропалительно, жестоко. Он все делал медленно, с наслаждением, старался до поры не пробуждать в них подозрений. Когда они ничего не подозревали, сон их был невероятно безмятежен. И чем дольше эта безмятежность отражалась на их лицах во сне, тем дольше девушки жили.
Он же не изверг, в самом деле! Он… ловец снов! Он ловил их сны, он проникал в них. Он читал их сновидения по их лицам, по трепету ресниц, по нежным стонам наслаждения, которое он им дарил. И так могло продолжаться до бесконечности, но…
Но эти твари вдруг начинали в какой-то момент подозревать, что что-то идет не так. Что их утренняя слабость и частые боли между ногами связаны с чем-то еще, кроме смены часовых поясов, долгим перелетом и сменой погоды. Они замыкались, переставали принимать еду и напитки из его рук, приходилось кормить их силой, да. Они начинали скулить, плакать, просить, ныть, даже угрожать. Это меняло их сновидения. Лица становились напряженными, злыми, обиженными. Руки метались по одеялу, порой ловили его пальцы, пытались оттолкнуть. А однажды одна так врезала ему во сне в пах, что он час не мог разогнуться.
И он стал их связывать. Хотя у него прежде и в мыслях этого не было. Ну, а после того, как связал, он уже не мог отпускать их отсюда живыми, так ведь?
Если прежние, уезжая от него с полным комплектом эротических снимков, понимали: снимки эти могут быть выложены в Сеть, и тогда их репутации и мечтам о светлом будущем конец – и молчали до сих пор. То нынешние…
Нынешние, связанные, избитые, истерзанные насилием, простить его бы не смогли. Их физические страдания и воспоминания о них перевесили бы все надежды на будущее. Ими бы двигало возмездие. А к чьей-либо мести он был не готов. Нет!
Их приходилось убивать. Иногда они сами умирали от передоза снотворного или от частого употребления стимулирующих их сексуальное влечение средств.
Он не жалел их. Он их хоронил, оплакивал даже. Потому что в смерти они как будто спали. И лишь у одной сохранилось горестно-болезненное выражение на лице. Остальные отходили мирно, с облегчением.
Та, что нежно томилась теперь в его руках от возбуждения, разбуженного его руками, не должна была уйти слишком скоро. Она должна будет жить с ним достаточно долго. Пока не надоест либо пока не станет ныть и проситься домой. Но она не станет, он был уверен. Она была очень милой и покорной.
Она ему очень нравилась, очень…
Глава 8
– Где мой пиджак, мать твою???
Власов с силой толкнул дверь ванной ногой. Там спряталась от его утренних разговоров и расспросов супруга. Не то чтобы она пряталась от его гнева, как бы не так! Она просто кинула его, захлопнув перед носом дверь. Она просто пошла красить свою рябую рожу, бросив походя:
– Во сколько хочу, во столько и возвращаюсь, Власов! И вообще… Я думала, что вопрос с разводом – вопрос решенный. Или я что-то путаю?
Он, подстегиваемый гордостью и самолюбием, решил не разбираться, плюнул на дверь и ушел одеваться. Сегодня у него утром встреча сразу с тремя клиентками. У одной четырнадцатилетняя дочь задурила. У двух других проблемы с мужьями. И эти проблемы, по их мнению, он должен был разрулить. А глупым курицам и в голову не приходило, что он мужик, черт побери! И что у него могут быть точно такие же проблемы, как и у их мужей!
Та же одутловатая физиономия жены с утра, недовольная и кислая к вечеру. То же, что и у их мужей, рядом дряблое тело в дорогих тряпках. И нудеж, господи, вечный нудеж, что он плохой отец, что невнимательный муж, что они сотни лет никуда не выходили вместе, что она запаривается на работе и так далее.