Свидание с Нефертити
Шрифт:
— Витька узнал — и на улицу. Он ваш ножик схватил. С ножом… Лешка его сначала трогать не хотел: уйди, говорит… А тот лезет, размахивает. Ну, ножик отобрали и побили. Поделом, кавалер хороший…
— Хватит! — оборвал его Федор.
— Алка-то… Хи-хи!.. Кричала: «Назло всем проституткой буду!» Хи-хи…
Федор взял его за плечи и вытолкнул из комнаты:
— Иди спать!
Утром к Федору пришел Виктор: чистая праздничная сорочка, мокрые расчесанные волосы, лицо бледно до голубизны, на лбу засохшая
— Уезжаю, — сказал он.
— Куда?
— Не знаю. Все одно куда. Подальше бы… Может, в Сибирь, может, на Дальний Восток.
— Что ж… — Федор помолчал. — К лучшему.
Виктор сел к столу, кося глаза в угол, сказал вдруг:
— Во время войны в соседний двор фугаска попала…
— А это к чему?
— А к тому, почему не в наш. Все бы на кусочки разнесло.
— И тебя бы, дурака, тогда не было.
— Пускай. Кому я нужен!
— Надеешься завербоваться на работу — значит, нужен кому-то. Ненужного не возьмут.
— Не пойду вербоваться — обойдутся без меня?
— Обойдутся.
— Значит, не так уж нужен.
— А ты хочешь, чтоб мир без тебя жить не мог, великий человек?
— Хочу, — ответил убежденно Виктор. — Пусть не мир, а чтоб кто-то. Хоть один бы человек не мог жить бет меня на свете. Я умру, и он умрет. Вы думаете, я матери нужен? Нужны ей мои копейки, которые я зарабатываю. — Дернул раздраженно головой, спросил неожиданно: — Вам бы хотелось сидеть на месте Сталина?
— Вот никогда не примерял себя к его стулу.
— А мне бы хотелось. Посадили бы меня, я бы тогда знал, что делать.
— Что? Интересно.
— Стрелял людей.
— Что-о?
— Собрал бы войска, отдал им приказ — ездите из города в город, ходите по дворам и стреляйте без жалости таких, как Лешка Лемеш или как эта тихая сволочь Заштатный.
Федор стоял над Виктором, разглядывал в упор. Тот сидел перед ним, долговязый, нескладный, болезненно бледный, пугающе убежденный, — мальчишка, безрассудно верящий в случайно подвернувшуюся мысль. Над такими властвует минута, она-то и толкает на преступления.
— Чуть поздновато ты родился, — сквозь зубы произнес Федор.
— А что?
— Был такой правитель, точно по твоему вкусу.
— Кто?
— Гитлер.
Виктор промолчал. И тогда Федор пошел на него грудью.
— Хочешь, сморчок, чтоб тебя любили, чтоб жить без тебя не могли? Хочешь?..
— Ну?..
— А за что? За то, что готов стрелять людей? За что любить? А еще Лешку упрекаешь…
— Я бы за деньги девку не продал, какая бы она ни была.
— Да что тебе девка какая-то, что тебе мать, ты же мечтаешь, чтоб на них фугаска упала! Ты ненавидишь всех! Лешка, по-твоему, гадина, а ты-то хуже.
— Я? Лешки?
— Ему плевать на людей — на тебя, на твою мать, на Алку. Нужно — затопчет в грязь, нужно — пырнет ножом, не задумываясь. Ты за это его не любишь?
— Ненавижу!
— А сам?.. Не нож, так винтовку готов взять против людей. Еще в правители себя ставишь. Такому правителю лешки самые подходящие помощники. Ненавидишь?.. Да тебе целовать его надо в сахарные уста. Ты с ним — два сапога пара!
Виктор съежился, кособоко склонил голову, и Федор почувствовал — пробил, плачет.
— Ну что? Посмотрел на себя со стороны — красив?
— Я ведь так… К слову… — выдавил из себя Виктор.
— И Гитлер сначала всего-навсего орудовал словом, да кончил печами, где детей жег.
— Но что — прощать? Прощать Лешку?
— Нельзя!
— Значит, ненавидеть?
— Да.
— Не пойму. То ругаете, что ненавистник, то говорите — ненавидеть!
— Ненавидеть уметь надо, слепой котенок! Ты же вместе с Лешкой готов ненавидеть мать, которая тебя, дурака, грудью выкормила. Ты порой меня ненавидишь, хотя я тебе ничего плохого не сделал. Разбирайся — кого и за что! Умей глаза держать открытыми.
Виктор молчал, не подымая головы.
— У меня все спуталось, — горестно признался он наконец.
— Ты вот хочешь уехать — езжай, погляди, пощупай мир. Поумнеешь.
Виктор вскинул на Федора красные глаза, сразу отвел, буркнул в сторону:
— А если не поеду, расхотелось вдруг…
— Почему так?
И взметнулись блестящие от слез глаза, и выступил румянец, и, быть может, первый раз в жизни прорвались непривычные слова признательности:
— Кто знает, встречу ли я там такого, как вы. Вдруг да будут попадаться все лешки да заштатные.
— Э-э, дурак, если б на свете жили одни лешки, давно земля стала бы пустой. Люди-лешки вырезали бы друг друга.
Виктор подумал и согласился:
— Верно… Ладно. Поеду. И вы уезжайте скорей отсюда. Вас съедят.
— Кто?
— Анка с муженьком своим. Вы ведь комнату их занимаете.
— Отдам я им комнату. А ты мать свою не забывай.
— Самой собой. Анка-то на мать не раскошелится. Вот и скажите мне: любить ее или ненавидеть?
Федор не ответил сразу: любить или ненавидеть — великая наука, не каждый человек постигает ее даже в зрелом возрасте.
В этот день, выходя из подъезда, Федор столкнулся нос к носу с Заштатным. Упитанный багрянец на щеках, рыхлый нос, выражающий простодушие, с конфузливо-ласковым выражением уступил дорогу, из-под припухших век кольнули глазки. Зачесались кулаки, но Федор прошел мимо. Не дано ему права судить и наказывать. Ему не дано, а закон не заметил — сойдет с рук, отделается только конфузом этот конфузливый человек.