Свидание с привкусом разлуки
Шрифт:
Считаю, что в данном случае правительственные органы были дезинформированы о действительной обстановке, в которой протекали допросы обвиняемых. Прошу пресечь различного рода кривотолки в связи с производившимися допросами обвиняемых, так как это создает нездоровую обстановку и мешает дальнейшей работе…»
Филин закрыл папку, обвел взглядом присутствующих, но добавлять ничего не стал.
– Мне об этом случае известно, – нарушил тишину Руденко. – Франк действительно обозвал американского следователя во время допроса. За что был сразу водворен в камеру. Надо отметить, американцы такие вещи не прощают.
– Надо было этому Франку еще морду набить, чтобы не забывался, – хмыкнул Вышинский. – Все, товарищи, на сегодня. А с этим Косачевым, товарищ Кобулов, вы разберитесь. Если он советского следователя от американского отличить не может… Так он и нашего разведчика с американским шпионом перепутает.
Филин и Руденко неторопливо шли мимо собора Василия Блаженного, время от времени поворачиваясь спиной к разгулявшемуся по Красной площади ледяному ветру.
– Думаете, удастся отложить начало процесса? – придерживая фуражку рукой, спросил Филин.
– Трудно будет. Очень трудно, – вздохнул Руденко. – Американцы сильно настаивают на сроках, о которых договорились.
– В общем-то их можно понять – чем больше откладывается процесс, тем меньше интереса к нему. А у Джексона уже вступительная речь давным-давно готова. Он над ней столько трудился… Говорят, он считает ее шедевром и уверен, что она прославит его на весь мир. Он ведь в некотором роде провинциальный американский идеалист…
Руденко невесело улыбнулся:
– Боюсь, я тоже… А что еще говорят сейчас там, в Нюрнберге?
– Говорят, что французский представитель будет стоять на том, чтобы без вашего присутствия не начинать… Но Джексон настроен очень решительно.
– Мне сегодня вечером назначена встреча с товарищем Сталиным, – невольно понизил голос Руденко, словно их мог кто-то слышать. – Думаю, после нее многое станет окончательно ясно.
Вечером, когда Руденко отправился на прием к Сталину, Гресь с Филиным, оба в штатском, на вид совершенно мирные и тихие, уставшие в конце рабочего дня люди, пили чай в просторном кабинете Греся.
– Значит, линия их защиты нам теперь ясна, – заключил Гресь, вытирая вспотевший лоб. – Кстати, а что там за персонажи в защитниках у господ нацистов ходят? Я имею в виду их адвокатов…
– Люди разные. Кстати, были желающие защищать их и среди американских адвокатов, и английских. Но трибунал запретил им это. Так что среди адвокатов только немцы. Встречаются весьма колоритные фигуры. Есть те, кто согласился из-за денег…
– Им и деньги там хорошие платят? – удивился Гресь.
– Для Германии по нынешним временам вполне приличные. Есть среди них авантюристы, есть идейные сторонники нацизма. Есть те, кто боится, что трибунал обвинит всех немцев в преступлении и готовы защищать не столько подсудимых, сколько Германию. Люди, надо признать, все опытные, в юридическом крючкотворстве поднаторевшие…
– И как они себя будут вести на процессе?
– Думаю, работать будут всерьез. Первые страхи после поражения уже прошли, а если они еще почувствуют, что многое дозволено, то справиться с ними будет не просто.
– А
– Вполне. Для Главного судьи Лоренса самое важное, что бы не было сомнений в юридической полноценности процесса. Он больше всего боится, что газеты упрекнут его в необъективности. Поэтому он будет позволять защитникам многое. Нашим обвинителям придется нелегко.
– Но ведь столько документов! Факты неопровержимые!
– У англо-саксов право построено на прецедентах. А в истории такого прецедента еще не было.
– Как там агент Гектор? Информация поступает?
– Регулярно. И очень ценная. Согласно последней, американские спецслужбы всерьез рассматривают вопрос применения к Гессу «химического гипноза».
– Это еще что?
– Введение с помощью укола «наркотика правды», развязывающего подопытному язык. Он помимо своей воли отвечает на задаваемые вопросы. Генерал Донован из Управления оперативных служб считает, что «наркотики правды» надо применить ко всем заключенным для получения нужной информации. Начальник Нюрнбергской тюрьмы полковник Эндрюс пока категорически против. Он боится, что это может привести к летальному исходу…
Подобные инциденты уже случались, когда препараты применялись к неизвестным пациентам. Главный обвинитель Джексон тоже в курсе, но он колеблется. Запросил Вашингтон и ждет ответа оттуда.
Раздался звонок телефона. Гресь взял трубку и без комментариев выслушал собеседника. Заметно помрачнев, положил трубку. Филин молча смотрел на него.
– Да, Сергей Иванович, ты имей в виду вот еще что… – вздохнул Гресь. – У нас тут в Москве тоже агент объявился. Перехватили несколько его шифровок. Удалось расшифровать. Агентурная кличка – Шпиц. Работает целенаправленно по Нюрнбергу. Имеет доступ к информации самой серьезной. Вычислить его пока никак не удается.
– Откуда он взялся?
– Думаю, агент еще немецкий. Видимо, немцы передали его американцам. Или продали. Черт, его радистка вышла в эфир сразу после вчерашнего заседания Комиссии…
– А что радистка? Обнаружили?
– Да толку что! Отравилась при задержании.
– Ну, уже что-то. Вряд ли у него много радисток. Пока найдет новую…
– А если он сам способен выходить в эфир?
– Все равно побережется. Известно, что он сообщил?
– Сообщил, что русские будут пытаться отложить начало процесса. Что нам известно про существование фотокопий секретных протоколов и про планы огласить их на процессе…
– Оперативно работает, – с удивлением протянул Филин. – Заседание было утром, а вечером он уже передавал… Так что американцы будут готовы к нашим предложениям отложить процесс. Сюрпризом для них это не станет.
«Усилия, предпринимаемые победителями по подготовке к процессу, колоссальны. Собранные ими улики представляют для нас весьма серьезную проблему, поскольку мы, как германская сторона, просто не имеем документов сопоставимой силы, чтобы опровергнуть их. Все, что мы можем – это собирать по крупицам опровергающие улики и складывать их в какую-то замысловатую мозаику».