Свидание с привкусом разлуки
Шрифт:
К тому же Филин знал, что может оказаться предметом разбирательства на заседании Комиссии. Поэтому, когда самолет лег на курс, он достал из портфеля полученный накануне из Нюрнберга документ, и протянул его Руденко.
– Вот ознакомьтесь, Роман Андреевич. Чтобы быть готовым…
Внимательно прочитав бумаги, Руденко молча вернул их Филину. Потом негромко спросил:
– Что, думаете только из-за этого?
– Не только, но это как спусковой крючок… А там…
Какое-то время они молчали, пытаясь представить, что будет на заседании и чем все может закончиться.
– Ну ладно, чему быть, того не миновать, – словно отмахиваясь от надоевших мыслей, сказал Филин. – Есть дела и поважнее…
Он наклонился к Руденко и чуть слышно произнес:
– Только что поступило донесение от нашего агента… Кто-то подбросил американцам фотокопии оригиналов секретных протоколов к Пакту о ненападении, и сейчас решают, что с ними делать… А это, сами понимаете…
Руденко буквально застыл. Он понимал, чем все может обернуться.
– Думаете, они могут обнародовать их на процессе?
– Пока мы не знаем. Даже не знаем, кто их нашел… Среди американского руководства, которое режиссирует процесс, есть разные люди… Немало и таких, кто готов подложить нам любую свинью и даже сорвать процесс.
– Но ведь у нас есть ясные договоренности с ними на сей счет!.. Не использовать на процессе темы, которые ставят под сомнение право победителей судить преступников.
– Договоренности есть, нет уверенности, что они будут строго соблюдаться.
– Так процесс может закончиться не начавшись. Москва не позволит оглашать протоколы. Вплоть до нашего отказа от участия в процессе. И кому он тогда будет нужен?
– Американцы это понимают. Но некоторым ястребам в США уж очень хочется…
– И что – пойдут на срыв процесса?
– Они могут сделать все чужими руками.
– Например?
– Например, руками немецких адвокатов.
– Как это?
– Адвокаты предъявят их в ходе защиты своих клиентов… Во всяком случае попробуют.
– От ведь!
Оккупационные власти «очищали» духовную жизнь Германии от наследия национал-социализма. К этому делу активно привлекались сами немцы, которые проявляли большое усердие, иногда доходившее до абсурда. В Берлине была создана специальная комиссия для удаления из библиотек «нацистской литературы». По ее решению в разряд «нацистов» попало около 700 авторов художественных произведений и примерно 1500 авторов политических и научных работ разных времен, не имевших никакого отношения к национал-социализму. Но их книги были «удалены» из библиотек.
Был подготовлен список из 15 тысяч названий книг и 150 наименований журналов «фашистского и милитаристского содержания», которые могли пропагандировать расовые теории или быть направлены против политики союзников. Они подлежали изъятию и уничтожению.
Глава XVI
Наркотики правды
Вышинский заметно нервничал. Его тонкие губы под седыми усами дергались.
– Итак, мы должны сделать вывод, что в ходе подготовки к процессу в Нюрнберге постоянно «вылезают» неприятные для советской стороны вопросы, – резким, неприятным голосом сказал он. – В частности, подвергается сомнению тезис о «внезапности» нападения Германии на СССР, на чем должна делать по поручению товарища Сталина упор советская сторона…
Присутствующие на заседании Комиссии Политбюро сидели с напряженными лицами. Все они, и прокурор СССР Горшенин, и нарком юстиции Рычков, и председатель Верховного суда Голяков, и руководители органов госбезопасности знали, что устами Вышинского к ним обращается сам Сталин, с которым Вышинский в последние дни встречался особенно часто. Знали это и Руденко с Филиным, которые представляли нюрнбергскую делегацию и должны были отвечать за все ее достижения и проколы.
– И если это не удается сделать, – зловеще блеснул очками Вышинский, – то в первую очередь потому, что у Главного обвинителя от Советского Союза Руденко нет четкого и ясного плана проведения процесса…
Присутствующие посмотрели на Руденко. Его лицо заметно побледнело.
– Создается впечатление, что он просто не готов к процессу, не понимает его значимости и важности. Не понимает, как к нему относится товарищ Сталин.
– Это я понимаю, – не глядя на Вышинского, сказал Руденко.
– А вот я, товарищ Руденко, не понимаю, что значит ваш доклад о том, что союзниками подвергается сомнению вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз! Кто победил в войне? Кто сломал хребет фашистскому зверю?.. Как могут не прислушиваться к нашим требованиям? Может, вы просто не так с ними разговариваете? Не умеете объяснить и потребовать?
Руденко молчал, сжав зубы.
– Почему не выполнено наше категорическое требование – получить от Главного обвинителя от США Джексона согласие на передачу советской стороне всех документов, касающихся СССР? Это что – саботаж? Или вы там в своем Нюрнберге перестали подчиняться Кремлю? Обуржуазились?
– Это невозможно, товарищ Вышинский, – стал объяснять Руденко. – Невозможно получить все документы…
– Что значит – невозможно? – грубо перебил его Вышинский. – Во время войны мы не знали такого слова!
– Они не могут передать все документы нам, поскольку тему общего заговора против мира на процессе должна освещать американская делегация. А без этих документов она сделать это не может.
Вышинский яростно прошипел:
– Опять невозможно! Мы слишком часто слышим от вас это объяснение – невозможно!.. А ситуация тем временем накаляется и грозит выйти из-под контроля. Генерал Филин, какую информацию вы хотели довести до сведения Комиссии?
Филин встал. Он понимал, что надо отвести грозу от Руденко.
– По донесениям нашего агента Гектора, представители неких американских кругов, близких к Госдепартаменту, намерены предать огласке именно во время процесса в Нюрнберге копии Секретного протокола к Пакту о ненападении…
У всех присутствующих вытянулись лица.
– Каким образом? – выкрикнул Вышинский. – Кто именно это сделает? Почему? Ведь у нас есть договоренности с союзниками на сей счет!
– Сейчас мы это выясняем, – спокойно и деловито сказал Филин. – Но, судя по всему, этим людям хотелось бы обнародовать протоколы не просто через прессу, а именно в ходе процесса… Чтобы они были включены в официальный протокол.
– Мы категорически не можем допустить этого! Категорически! – ударил кулаком по столу Вышинский. – Вплоть до перенесения процесса! Или даже его отмены!
– А какова юридическая значимость бумаг? – повернулся к Филину прокурор СССР Горшенин. – Что они, собственно, из себя представляют?
– Как сообщает наш агент, речь идет о фотокопии, не заверенной никакими печатями и подписями. И потому подлинность его – вопрос спорный.
– Что и требовалось доказать, – пожал плечами Горшенин. – Может, мы зря паникуем?