Свидание у алтаря
Шрифт:
– Вам следует носить его на себе, – предупредил он.
Сара обернулась. В темноте не было видно выражения ее лица, но Гэвину показалось, будто она по-детски показала ему язык. Ключ повернулся в замке.
– Убедились? Я дома, – сказала она тоном, не оставляющим сомнений в том, что это прощание. – Благодарю вас, ваша светлость. Приятно было снова с вами встретиться. Спокойной ночи.
Миссис Петтиджон хотела было захлопнуть за собой дверь, но Гэвин решительно прошел в ее комнату. Наверняка в царстве теней светлее, чем здесь.
– Я подожду, пока вы зажжете свечу.
– Как вы надоедливы! –
Гэвин услышал, как она прошла в комнату. Мгновение спустя он увидел искру, потом еще. Наконец трут затлел, и разгорелся небольшой огонек. Сара понесла его к свече, которую в этой кромешной тьме видела только она.
Наконец комната осветилась теплым золотистым светом.
Гэвин осмотрелся. Не смог удержаться. Она точно ему этого не простит, но он всего лишь человек.
Когда-то он очень любил их дом на Малбери-стрит. Пожалуй, сам особнячок был довольно старенький и слегка запущенный, но атмосфера в нем всегда была очень уютной, благородной, милой и хранила отпечаток ее личности. Гэвину этот дом казался очень гостеприимным. Конечно, он был по уши влюблен в одну из его обитательниц, леди Шарлен… Но обратил внимание и на миссис Петтиджон. Во всяком случае, внимание несколько большее, чем обращают просто на хозяйку и собеседницу. В первый миг их встречи его поразили ее глаза. Они были изумрудного цвета. Необыкновенные глаза, в которых светился ум.
Но эта комната ей совершенно не соответствовала. В ней едва хватало места для стола, двух покосившихся стульев и убогой койки на полу. В углу стояли две картонные коробки, рядом с ними – аккуратно уложенная стопка бумаг высотой почти со стол. В комнате не было даже очага, чтобы согреться.
Угол стола был залит толстым слоем затвердевшего воска. Сара растопила кусочек и, соорудив таким образом примитивный подсвечник, установила свечу прямо в него. Тусклый свет осветил жалкие остатки трапезы: черствую корку хлеба, кусок сыра, небольшой кувшин. Она плохо питается. Неудивительно, что сейчас она выглядит более худой, чем он ее запомнил.
– Ну что, теперь довольны? – сказала она. – Оставите меня в покое?
– Это ниже вашего достоинства, – пробормотал он и шагнул к стопке бумаг в углу, чтобы посмотреть, что это такое.
Увидев, куда он направляется, Сара быстро преградила ему путь, даже вытянула вперед руку, пытаясь его остановить.
– Я в безопасности, можете уходить.
– Что это за бумаги?
– Моя работа, – ответила она.
– Работа?
– Мои пьесы.
– Все это?
Ее изумрудные глаза вспыхнули резкими гордыми искорками.
– Да, все это. Я предана своей работе. А теперь уходите, ваша светлость. В моей жизни вас уже было достаточно.
Резкие слова. Он повернулся к ней, желая сказать что-нибудь примирительное.
Но Сара не дала ему такой возможности.
– Уходите, – приказала она. – Пожалуйста. Я устала. У меня нет больше сил.
Что он мог на это сказать?
Гэвин шагнул к двери. Открыв ее, он вышел и… обернулся к ней.
– Миссис Петтиджон…
Она захлопнула дверь у него перед носом. В замке повернулся ключ.
Гэвин был изумлен. Он – герцог Бейнтон. Еще никто не захлопывал дверь у него перед носом. Никто не осмеливался вести себя столь неразумно… Кроме одного человека.
Секунду герцог раздумывал, не сломать ли ему дверь. Она была не слишком крепкая, а он был слишком разъярен.
Сара вела себя так, будто он вмешивается в ее жизнь, – но ей необходимо, чтобы кто-нибудь в нее вмешался! Разве она не понимает, зачем те типы лезли на ступени соседнего дома – непристойного дома?
И вокруг было полно таких домов. Больше того, этот узкий проход – просто идеальное воровское логово! Да он может сходу назвать несколько причин, по которым миссис Петтиджон нельзя здесь оставаться… Но Гэвин знал, что она не станет слушать его доводов.
Как и благодарить его за спасение. Слишком она независима, черт возьми.
Еще минут пять он стоял и смотрел на ее дверь, пока немного не успокоился. На самом деле сейчас он не мог ничего – только уйти.
И все же он шагнул в коридор, вернулся обратно к ее двери… И наконец заставил себя спуститься по ступеням. Возничий был просто счастлив увидеть его. Даже лошадь, казалось, обрадовалась.
На другой стороне улицы, в том доме, куда входили молодые люди, открылась дверь, и одного из них вышвырнули на улицу. Он лежал прямо на мостовой и заливался пьяным хохотом. Несколько окошек открылось, и проститутки стали осыпать его насмешками и руганью.
– Вперед, – приказал Гэвин и назвал адрес Менхейма, лондонского особняка Бейнтонов.
Ему не пришлось повторять еще раз. Герцог откинулся на сиденье и почувствовал, как опустел экипаж. Но присутствие миссис Петтиджон все еще ощущалось в воздухе. Она не пользуется духами. Ей это не нужно. У нее есть собственный аромат.
Смешно, что раньше он никогда не замечал этого в других женщинах. А может быть, именно смелость Сары Петтиджон отличала ее от остальных представительниц ее пола?
«Я не принимаю благотворительности». Какая глупость слышать такое от женщины. Благотворительность – это способ для мужчин заботиться о женщинах. Удовлетворять их нужды – моральное обязательство мужчин, долг чести.
Он почти услышал, как миссис Петтиджон фыркнула в ответ на этот довод.
Экипаж подъехал, и Гэвина встретил темный и безмолвный Менхейм. Лакей сообщил ему, что его мать давным-давно дома и спокойно спит в своей комнате. Что ж, по крайней мере, одна женщина в этом мире еще нуждается в его защите.
Он поднялся наверх к себе и обнаружил в кресле у дверей своей спальни спящего слугу Майкла. Разбудил его и отослал в кровать. Раздеться он может и сам.
Он очень устал, но уснуть не мог. Ему очень не нравилось, что Сара Петтиджон осталась одна в таком месте.
По привычке вытянувшись голышом на чистых простынях, он закрыл глаза, но сон не шел. Перед мысленным взором стоял ее образ: спускаясь на шелковой веревке, она изящным движением ноги управляла ее вращением. Она сказала, что не была обнажена, но Гэвин легко мог представить ее без одежды. Это было прелестно.