Свидетель или история поиска
Шрифт:
Не раздумывая, я выскочил из купе и схватил чемодан. Поезд тем временем уже отошел от станции. Я остался без денег, без паспорта, без каких-либо документов, удостоверяющих личность, и даже без знания сербского. Я заговорил было по-немецки, но они не поняли или не захотели понять ни слова. Я добрался до начальника станции и, оставив ему чемодан, отправился искать британское консульство.
Случилось так, что в этот самый день по всей Сербии проводили массовые аресты коммунистов. Не удивительно, что без шляпы, верхней одежды, снятый с поезда и в придачу пытавшийся говорить по-русски, в надежде, что меня поймут, я был арестован и препровожден в ближайший участок.
Наконец нашелся кто-то, говорящий по-французски, и мое положение стало чуть лучше. Был уже полдень. Я провел много часов в ужасной жаре без еды, не имея возможности выпить
Но я недооценил способности миссис Бьюмон. По совету королевского посланника, она сошла с поезда на следующей станции и со всем багажом вернулась в Суботисту, обнаружила у начальника станции чемодан и догадалась, что я рано или поздно отправлюсь в отель. Так что когда я туда пришел, в фойе сидела миссис Бьюмон с моей курткой и паспортом, а через два дня со следующим экспрессом мы продолжили свой путь в Будапешт и Прагу.
Пока мы находились в Суботисте, я встретил несколько венгров и узнал, что в городе и ближайших пригородах в основном проживают представители мадьярской нации. Благодаря некоторым политическим интригам при подписании мирного соглашения, Сзабадка отошла югославам, но область в целом была настроена враждебно к новым властям. Мне рассказали, что арестованы тысячи людей и что вся жизнь в городе превращена в хаос.
Хорошо зная, что подобные нелепые, но опасные события имеют место во всей Европе, я исполнился мрачных предчувствий. Если лидеры человечества столь безответственны и глухи, а массы пассивны и бесхребетны, что может принести будущее, как не новые ужасные войны? Мы прибыли в Берлин ранним утром, и я мог наблюдать толпы рабочих, выходящих со станции Шарлоттенбург. Свидетельства крайней нужды на их лицах произвели на меня очень тягостное впечатление. Военные магнаты в роскошных автомобилях мчались наперерез толпе. Я был поражен в самое сердце — ведь я уже успел забыть, что есть люди, которые из войны сделали деньги.
Несколькими днями позже на дороге между Берлином и Варшавой произошло событие, слишком отвечающее моим настроениям, чтобы быть аутентичным, однако, оно действительно произошло со мной. Горожане голодали, в основном из-за того, что фермеры, не доверяя новой валюте, увозили урожай обратно. Много толков вызвала всеобщая забастовка. Я ехал в Берлин и остановился, чтобы подвезти очень жалкого на вид, но мощно сложенного рабочего. Мы разговорились о забастовке, он рассказал, что она запрещена и они ничего не могли поделать. Они были готовы голодать, лишь бы удалось достать немного еды для детей. Я сказал: «Если так будет продолжаться и дальше, наверное, будет революция?» Он горько посмотрел на меня: «О, нет. Революция — политически запрещенное мероприятие». Тут я начал понимать готовность, с которой немцы отдают себя во власть авторитетов. Я припоминаю еще много таких эпизодов. Они привели меня к принятию доктрины человеческого бессилия, которую объяснял Успенский, и на которую я, впервые услышав, обратил так мало внимания.
Между тем я стоял на пороге нового, неизвестного мне мира.
Глава 8
Джон де Кэй
В мае 1921 года, когда я впервые увидел в Берлине Джона де Кэя, он являл собой величественное зрелище. Развивающаяся корона пепельных с проседью волос, большой рот, очертания которого указывали на сильную волю, бледно-голубые, но яркие глаза, удивительно красивые руки, роста невысокого, но необычайно широкого телосложения — он был знаком и позировал Родену, и голова Джона де Кэя в Tate Gallery и музее Родена в Париже свидетельствуют о том, что скульптору нравилась его модель.
Он родился в 1872 году в Северной Дакоте. Члены семьи работали на ранчо, были ковбоями. Он же страстно хотел писать. В двенадцать лет продавец газет, в девятнадцать — редактор, в двадцать два он уже владел тремя газетами. Мать — религиозный фанатик — покончила с собой в день его совершеннолетия. Он и сам горел воодушевляющей страстью, но скорее гуманитарной, чем религиозной. С растущим энтузиазмом он следил за карьерой Вильяма Дженнигса Брайана — этакой нередко встречающейся смеси из религиозной мании, политического оппортунизма и огромного невежества — и с силой всех своих журналов бросился в кампанию «Крест из золота» 1896 года. Двадцатью пятью годами позже со слезами, бегущими по щекам, он частенько цитировал Брайана: «Не надо распинать все человечество на вашем кресте из золота». Относительно немного газет поддержали кампанию, поэтому вдохновенные и хорошо аргументированные нападки Джона де Кэя на чикагские бойни привлекли широкое внимание.
Когда его герой был повержен Мак Кинли, он разочаровался в политике, продал газеты конкуренту и отправился в Мексику на поиски Порфирио Диаса, которого он представлял себе Героем-вождем, ведущим свой народ из хаоса в благоденствие. Молодой зелот и стареющий диктатор очень подходили друг другу и моментально стали друзьями. Де Кэй разработал план развертывания в Мехико-Сити производства по обработке и упаковке мяса, конкурирующего с чикагским. Он зажег Диаса своим стремлением организовать чистые, гуманные бойни с хорошими условиями труда — все, на что претендовали чикагцы и не смогли осуществить. Диас доверил ему эксклюзивную концессию на пятьдесят лет. Не получив поддержки в Нью-Йорке, где еще были слышны отголоски его кампании против мясных трестов, он отправился в Лондон со своей концессией, обаянием и обезоруживающим красноречием человека с миссией.
Одетый в традициях среднего Запада, с шестизарядным кольтом в кармане и благоухая Стетсоном, он стал вхож к одному из богатейших торговых банкиров финансового мира Англии. Мексика при Диасе была Эльдорадо для иностранного капитала, и Джон де Кэй добыл деньги, разработал и построил экспериментальную фабрику по упаковке мяса и в 1910 году стал — по крайней мере на бумаге — мультимиллионером.
Его забавляла роль ковбоя-философа, превратившегося в миллионера. Познакомившись с Винифред Бьюмон, он увлек ее с собой в Мексику. Она была его секретарем, вела хозяйство, общалась с Диасом и его министрами, передавая им часть своего собственного огня, а в свободное время делала зарисовки Мехико и мексиканцев. Де Кэй написал пьесу для Сары Бернар, одним из многочисленных любовников которой он был, отвез пьесу в Америку и включил в ее репертуар. За свой счет он публиковал книги стихов и афоризмов, считая себя настоящим стоиком, вторым Марком Аврелием.
Он претендовал называться потомком де Коси, заключил контракт на покупку замка Коси, одного из красивейших нормандских замков во Франции, и мечтал о восстановлении своего рода спустя пятьсот лет.
Тем временем дела в Мексике не ладились. Мясной бизнес процветал, экспорт увеличивался, но дряхлеющий Диас терял силы и, наконец, был свергнут. Джон де Кэй сделал ставку на его племянника Фелиза Диаса и солдата удачи генерала Хуэрту как на ближайших сподвижников его друга и патрона. В дальнейшем генерал пал от руки доблестного X. Л. Вильсона, посла Соединенных Штатов в Мексике, который, охваченный страшной личной неприязнью к Хуэрте, выступил на стороне противника под Мадеро. Когда Соединенные Штаты начали снабжать противника оружием, де Кэй, ненавидевший американский империализм, занялся покупкой вооружения в Европе для законного правительства. Продавая боны мексиканского правительства в Лондоне и Париже, он дал крупные заказы известной французской фирме, производящей оружие. Падение правительства Хуэрты и начало войны в Европе сделали бесполезной и невозможной перевозку оружия. Джон де Кэй продал французскому правительству оружие и свои права на мясную концессию.
Вторжение немцев в Марну в августе 1914 года застало его и миссис Бьюмон в замке Коси. На машине они пересекли линии фронта немцев и союзников и добрались до Парижа. Потрясение от непосредственной встречи с войной сделало из де Кэя убежденного пацифиста, он жертвовал огромные суммы денег различным миротворческим движениям. Враждебность Вашингтона, вызванная его связью с генералом Хуэртой, проявилась в Лондоне, где в 1919 году он был арестован в связи с выдвинутым против него обвинением из-за продажи мексиканских бон. Его заключили в Брикстонскую тюрьму, и, как водится в подобных случаях, все друзья отвернулись от него, за исключением миссис Бьюмон. Практически в одиночку с бездеятельными адвокатами и среди бедствий войны, она смогла добиться отказа требованию о выдачи. Они отправились в Швейцарию, и де Кэй живо включился в мирную программу Второго Интернационала. Он давал деньги на организацию съездов — вначале Бернской конференции 1919, затем, тремя месяцами позже, Амстердамской конференции, где они познакомились и завязали дружбу со многими социалистическими лидерами Европы.